Кюлюмов Костандин: Парень и горы

Но почему же теперь улыбка Пырвана вспоминается ему немного грустной? Неужели брат знал, что ему не суждено вернуться?… Димитр стоит в углу, скрестив руки, глаза у него большие и синие, и говорит он спокойно и задумчиво:

«Ты не горячись, братишка, у борьбы свой закон: или ты боец, или вообще не путайся под ногами тех, кто борется»…

– А-а-а! Ты еще улыбаться, мать твою так! - процедил полицейский.

Другой, постарше, похоже, только что вошел. Он выбил палку из рук молодого, прижал его к стене и прошипел:

– Отправляйся спать, иначе…

Тот вроде бы опомнился. Сплюнул на пол - зубы у него ровные, мелкие, крепкие. Потом, тяжело ступая, вышел из комнаты, и гул его шагов еще долго отдавался под лампой качающимися тенями.

В комнате вдруг стало тихо. Неправдоподобно тихо. Наконец кто-то перерезал веревку, и Антон плюхнулся на пол. Какое блаженство! Взлетел кверху потолок с облупленной штукатуркой, по рукам и ногам стало растекаться тепло. Возвращалась жизнь, или это было властное желание пересилить самого себя?

Антон облизал губы и стал разглядывать склонившегося над ним человека. Мужчина лет сорока, с легкой сединой на висках. Плотный, уверенный в себе. Только кадык судорожно бегает вверх-вниз. Антону казалось, что он погружается в ванну с теплой водой. Глаза слипались. Хотелось понаблюдать еще, но сил уже не было.

А когда он разомкнул веки, догадался, что его кто-то несет, и он покачивается на руках незнакомца, как в детской люльке. Чьи это руки? Антон ничего не мог понять. Ощущал только, что ступни приятно покалывает. Словно он в бассейне старых римских бань в Огняново, хотя не было никакого пара и не пахло серой.

…»Антон, замеси немного теста!» - просит Ивайла, медленно, с вымученной улыбкой усаживаясь у огня. Она так бледна, что он пугается.

Девушка только что вернулась с явки, и когда пошевелила ногой, выше колена брызнул красный фонтан. Кровь удалось остановить, лишь залепив рану мягким тестом. Значит, и кровь жаждет хлеба. А если бы не нашлось муки, кровь могла бы взыграть, взбунтоваться, и тогда поди усмири ее! Вот какая сила - хлеб!…

– Идиоты! Разве так можно? Кто вам позволил!…

Антон открыл глаза. Теперь он сидел на стуле, а против него стоял высокий, затянутый в полицейскую форму человек с аксельбантами и блестящим кортиком на поясе. Лицо его было красным от возбуждения. Взгляд беспощадный и острый, как бритва. Сейчас глаза его широко открыты, они ждут, когда перед ними раскроется чужой и непонятный мир, а затем снова станут сверлящими и ненасытными.

«Глаза, сынок, даны людям для обмана. В них все спрятать можно! - сказала ему однажды мать, почувствовав доверчивость Антона. - Будь осторожным! Больше всего остерегайся людских глаз!»

– Как вам не стыдно! - продолжал разоряться полицейский. - Марш отсюда! Кто вам разрешил так с ним обращаться? Принесите сухую одежду! Да шевелитесь!

Антон узнал - это начальник полиции. И впился в него глазами.

Нет, в его глазах не было страха перед сильным или инстинктивного раболепия перед властью. В глазах Антона было презрение человека, которому нечего терять. Взгляды их встретились и оттолкнулись.

– Почему ты такой мокрый и весь в синяках? - тихим, вкрадчивым голосом спросил начальник. Он не извинялся - просто отделял себя от других.

– Да так, ничего! - выговорил Антон запекшимися губами. - Упал, когда меня вели… по лестнице! Оступился!

Эти слова хлестали начальника по лицу, хлестали наотмашь, как те удары, что недавно обрушивались на самого Антона. И все-таки полицейский чин, казалось, был доволен таким ответом.

– А я уж подумал, что это наши… - Голос полицейского потеплел. Он подошел к столу, налил стакан воды. - Разве знает человек, кого надо остерегаться и кому верить? Идиоты!… На, держи!

– Сыт по горло, - отрезал Антон, хотя в горле у него все пересохло. - Три ведра уже выпил! - Голос его дрогнул, и он испугался, как бы не выдать своего удивления резким поворотом допроса. Лицо начальника полиции расплылось в улыбке. Казалось, разговор даже забавляет его. Наверняка он думал: что это - дерзость или фанатическая ненависть юнца, напичканного коммунистическими идеями?

Потом, когда Антон натянул на себя сухую, но сильно поношенную одежду из домотканой шерсти, начальник снова уставился на него и неожиданно спросил:

– А мы, кажется, уже знакомы, а?

– Так точно, господин начальник! - Антон попытался вскочить со стула и вытянуться по стойке «смирно», но тут же брякнулся на стул как подкошенный - ноги его горели огнем.