Гарри Тюрк - Час мёртвых глаз

– Ложитесь спать, – посоветовал ему Альф, отворачиваясь, – не носитесь тут как сумасшедший. Спрячьтесь пока. Я поговорю с обер-фельдфебелем, когда он вернется.

Цадо был возбужден, но он умудрился сделать так, что оба полевым жандармам ничего не смогли заметить. Он настолько хорошо ввел их в заблуждение, что они оба считали его образцом солдата.

Они едва проехали десять минут, как обер-фельдфебель обратился к нему и осведомился о Биндиге. Цадо напряженно смотрел через ветровое стекло и не сразу ответил на вопрос. Сумерки спускались на землю, и машина приближалась к позициям артиллерии. Время от времени можно было заметить пушку, оставленный передок или штапель снарядов. Фронт был страшно спокоен этим вечером. Дальше слева можно было слышать глухое ворчание, там уже стреляла русская артиллерия. Цадо знал, что это спокойствие не предвещало ничего хорошего. До тех пор пока русские с их 172-милимметровками и минометами вели только рассеивающий огонь, можно было ничего не опасаться. Но зато всегда, когда было длительное молчание, следовало огневое нападение, в котором кроме легких орудий участвовали ракетные пусковые установки. Тогда кипела земля, и не было надежды остаться живым у того, кто попадал под огневой налет. Цадо наполовину повернулся и обратился к обер-фельдфебелю. Он в деловом тоне сказал: – Я порекомендовал бы теперь надеть каску, господин обер-фельдфебель. В ней чувствуешь себя гораздо надежнее, и возможно, что русские к вечеру пошлют к нам несколько тяжелых снарядов.

Обер-фельдфебель сразу последовал совету. Он очень прочно застегнул ремень под подбородком, и Цадо подумал про себя, что каска самое позднее через десять минут будет так его давить, что у него разболится голова.

– Вы спрашивали о Биндиге, – сказал он потом. Обер-фельдфебель усердно кивнул. – Это трудный случай, господин обер-фельдфебель, объяснил Цадо задумчиво. – Он в одиночку, только с ручной гранатой и ножом, идет на пулеметное гнездо. У него есть награды. Солдат, о которых пишут в книгах. Но недавно он подрался с приятелем, который застрелил бродячую собаку. Он избил его до полусмерти. Вечером он плакал из-за этого. Такой человек этот Биндиг. Обер-фельдфебель хлопотал с ремешком каски. Я расскажу тебе еще больше, думал Цадо, я сначала попробую это так. Он понимал, что его попытка останется безуспешной, но он сделал ее.

– Он вовсе не похож на человека, склонного к насилию, – заметил обер-фельдфебель заинтересовано. – Он похож на долговязого гимназиста.

– Так он такой и есть! – подтвердил Цадо. – Но он был лучшим учеником в школе рукопашного боя. Он специалист. Мышц немного, но зато быстрота и твердость. И анатомические знания. Это в высшей степени важно.

– Так…, – произнес обер-фельдфебель, – боевик. Мятежный боевик. Этот человек бунтовщик, не более того. Выглядящий безвредно бунтовщик!

Цадо сделал удивленный вид. Как будто замечание обер-фельдфебеля показалось ему абсолютно удивительным. – Биндиг бунтовщик? Он энергично покачал головой. – Это какая-то ошибка! Я знаю Биндига очень долго. Он человек, на которого можно полностью положиться. У него…

– Да… Обер-фельдфебель махнул рукой. – У нас в этом есть свой опыт. Мы знаем наших людей. За их антипатией к полевой жандармерии в большинстве случаев скрывается их общая отрицательная позиция. Мы послезавтра так же заберем Биндига, как сегодня заберем этого Герхарда Бахманна. Мы знаем наших людей! Из сотни, которых мы увозим, только двое возвращаются в свое подразделение. Это доказательство того, что мы знаем наших людей.

Цадо молчал довольно долго. Они медленно проезжали дорогу, которая тянулась вдоль заросших кустами лугов. Несколько разрушенных блиндажей лежали справа. Заржавевшие корыта, раздавленные картуши, клочки брезента.

– Мы приближаемся к командному пункту четвертой роты, – произнес Цадо. – Я тут сразу спрошу, где командный пункт третьей роты.

Это было неслыханно рискованным предприятием ехать на этом громыхающем «Фольксвагене» к командному пункту на передовой. Артиллерия русских могла в любую минуту начать свой обстрел. Тогда не было надежды вернуться невредимыми на машине назад.

Но Цадо уже изменил свой план при последних словах обер-фельдфебеля. Он понял, что ничего не достигнет благоразумными словами. За несколько минут он принял жестокое решение. Оно далось ему легко, так как речь шла о Биндиге. Будь это любой другой человек, он прикинулся бы глухим, но с Биндигом дело обстояло иначе. Он был привязан к Биндигу. И Биндиг был бы потерян, если обер-фельдфебелю позволят арестовать его, Цадо это знал. Он был уже потерян, если этот обер-фельдфебель и водитель вообще вернутся в свое подразделение. Цадо сказал себе, что ему нужно действовать в следующие полчаса, если он хочет спасти друга. Он поставил все на карту. Пока машина подъезжала к опушке леса, которая простирался на многие километры перед ними, как бы отделяя тыл от фронта, он сказал обер-фельдфебелю: – Я рекомендовал бы остановиться здесь на опушке леса. Я тогда пройду пешком несколько сот метров до четвертой роты и все там разузнаю. Там они смогут также приблизительно сказать мне, где находится этот Бахманн. Тогда нам не придется его долго искать. Все равно через четверть часа стемнеет, а потом может начаться вечернее богослужение русских. Может быть, мы до того времени справимся.