Гарри Тюрк - Час мёртвых глаз

– Я убежден в этом, господин лейтенант! – бармен снова ухмыльнулся. Он поставил им бокалы и записал в два раза больше. Сегодня я еще немного приблизился к костюму, подумал он. Потом он сказал вежливо: – Так точно, господин лейтенант. Убежден в этом, господин лейтенант.

… Все уже больше не солдаты, – печально констатировал связист, – …никакие уже не солдаты. Жалкие штатские… никакого представления…

– Мальчуган…, прошептала Гизела Альфу на ухо, – это так… это уже помаленьку становится слишком…

Альф крикнул с поднятым бокалом: – Вы должны были бы увидеть моих ребят! Парни! Мои ребята, если бы они здесь были…

Конечно, думал бармен, если бы они все так много пили, то я собрал бы денег на костюм за один день.

Внезапно Альф покачал головой. – Где… полковник? Где он, когда здесь учения? Все время женщины… Гизела, я полагаю…

– Да, – быстро сказала девушка, и это прозвучало в некоторой степени трезво, – мы лучше бы еще немного отдохнули. Завтра мы хотим подняться вверх в горы. Она отодвинула бокал назад, и отрицательно махнула рукой, когда бармен снова хотел наполнить его.

Это некорректно с ее стороны, думал он, быстро записывая на листок еще по бокалу всем. Это некорректно, потому что сегодня он так или иначе больше уже ничего не получит, а если она его оставила здесь, получилось бы еще по несколько бокалов. Она не сделала так в прошлую зиму, когда была здесь с одним из Ваффен-СС. Но он также и выдержал больше, чем этот смешной дядя-парашютист. При этом они должны, вроде бы, много пить, как я слышал…

Он получил от них кучу денег, но они не заметили, что он их обманул. Он был чертовски доволен, когда оба офицера, покачиваясь, ушли. Это стоило того. Он быстро позволил себе одну рюмочку коньяка.

Он был плохим солдатом, и когда он был новобранцем они так мучили его, что он порой был готов повеситься в сортире. Фипс вам ничего не должен, думал он, Фипс заставит вас за это заплатить! они содрали шкуру с него, что он собрался иногда близко вешаться на отхожем месте. В такие мгновения он забывал обо всем горе своей солдатской жизни и о деревянной ноге. В такие мгновения Фипс, бармен, гордился тем, как смело он мстил, и в такие мгновения у него было возвышенное чувство, что он с его покалеченным телом, является господином над всеми офицерами сухопутных войск, военно-воздушных сил и военно-морского флота.

Альф очнулся в своей комнате, где он в очень неудобном положении лежал на кровати рядом с Гизелой. Он сразу почувствовал, что его живот испытывал спазмы, и его в некоторой степени протрезвило. Он, спотыкаясь, побрел к туалету, и когда по прошествии довольно долгого времени немного облегченно он снова вернулся в комнату, он внезапно заметил Гизелу. Она лежала поперек кровати, так же как он оставил ее. Платье съехало и обнажило плечо. Альф опустился рядом с нею и неуверенно полез рукой в вырез ее платья. Девушка извергла недовольный звук. Она мало что носила под платьем, но у Альфа были неуверенные пальцы. Она сердито повернулась на бок.

– Что, любимая? – спросил он наивно.

– Жаль мое платье…, – пробормотала она, не открывая глаза.

Он снова приблизился к ней, но она вяло ударила его в бок. – Этого не будет, мальчуган. Ты пьян. Ты только испортишь мое платье. Эта история того не стоит…

– Любимая…, – просил Альф.

Она поднялась, качаясь, и с удивительной сноровкой сняла платье через голову. Он поднял его и положил на стол. Когда он повернулся и снова хотел к ней, она уже лежала в его кровати и натянула на себя сшитое из отдельных лоскутов одеяло. – Ложись туда…, – мягко сказала она, – и выспись. Ты слишком много выпил…

– Но, все же… это…

Она подвинулась и уступила ему место. Наконец он неуклюже опустился рядом с нею и растянулся. Он забыл раздеться, и только когда он немного приподнял сшитое из отдельных лоскутов одеяло, заметил, что девушка действительно заснула. Он касался ее пару раз, но она недовольно двигала плечами и говорила недружелюбно: – Не будь ребенком! Это не должно быть именно сегодня. У нас еще есть несколько дней.

Это обижало его, так как он чувствовал себя сильным и трезвым. У него еще после туалета оставался горький вкус во рту и он не решался поцеловать ее. Он вытянулся возле нее и чувствовал ее тело, и единственное, что она позволила ему, это положить его руку на ее грудь. Через некоторое время он убрал ее и скрестил обе руки под головой.

– Ты не знаешь нашу жизнь, – сказал он, – ты не знаешь, через что нам приходится пройти…