Андрей Загорцев - Матрос Специального Назначения

Я в откровенности не полез, компота из вежливости похлебал, про выход рассказал вяло. Ну да, высадились, шли — и не более того. Гладко стелит этот штабной старшак. Может тут методика такая проведения опроса-допроса. Снова заглянул вахтенный матрос и повел меня в другой палаточный кубрик. По дороге в проходе встретились с самим капитаном третьего ранга Чернокутским.

— Здра жела. тащ кап три ранга! — бодро гаркнул я и осекся — на погонах тужурки Чернокутского сверкало уже по две звезды.

— Виноват, тащщ кавторанг! — поспешил я исправиться.

— О, здарова! — поздоровался за руку Чернокутский. — Смотрю — уже в разведку бегаешь, как взрослый. В увольнении будешь, заходи, домой позвонишь, а то твои ругаются, что писем мало пишешь. Ну, давай, занимайся, — попрощался он и, придерживая подмышкой черную кожаную папочку, удалился по проходу.

— Ишь ты, карась какой борзый! — восхитился вахтенный матрос. — Друзья у него из управы, минеры за него страсти бают. Ох, и салаги пошли. Ладно, не стой, шевели ластами.

На этот раз за столом, заваленным папками, журналами и листами, сидел офицер в расстегнутой тужурке и что-то заполнял в бумагах.

— Садись, матрос, не стой, — бросил он мне и кивнул на стул. Я аккуратно присел на краешек и пододвинулся к столу.

— Тебе пять минут. Вон листок, вон — карандаши и ручка, в верхнем левом углу — номер группы, фамилия твое, подразделение, дата. Можешь нарисовать схемы боевого порядка. Всё, давай поторапливайся.

Я, высунув язык от усердия, начал писать отчёт и рисовать, как можно корявее, схемы. Не хватало мне еще тут разрисовать схемы, а потом отнекиваться, что не умею рисовать. Офицер тем временем вызвал матроса, приказал ему принести чаю, заполнил еще несколько бумаг, прямо в кубрике с наслаждением покурил. Когда он затушил сигарету, я уже написал отчёт и маялся ожиданием. Отчет был проверен, что-то было подчеркнуто.

— Тебе бы штабной культурки и почерк чуть подправить — неплохой чертежник бы получился, — высказался, глядя на моё 'произведение', офицер и снова вызвал вахтенного.

— Так, всё! Этого моряка — в роту! Вызывайте старшину и следующего.

— Тащщ каплейт! с первой роты Аничков в…эээ… командировке… у них там старшина второй статьи Михель за него…

— Та мне абсолютно пох… кто там! Уводи, давай.

Меня снова проводили в кубрик со стеллажами, и пока я одевался и получал обратно оружие прискакал Михал Михалыч и сразу же 'поднял пену' в отношении штабного матроса.

— Эээ… слышь ты там, рюкзачину не шмонал? моряка нашего не обижал?

Какой у нас ротный баталер заботливый. Однако тоже вон звание получил. Всем звания капнули — Болеву, Михелю, Федосу и Чернокутскому. Видно перед учениями всегда так.

— За него минеры мазу держат, — ответил спокойно штабной матрос, — и вообще, вали давай! Разорался тут, у нас еще народу куча на очереди.

Я взвалил рюкзак за спину, подхватил пулемет с пистолетом и потопал за Михелем в роту.

— Ну, как отбегал, — расспрашивал по дороге баталер, — что с пайка есть или имитации зашкеренное?

Я осторожно ощупал спрятанные во внутреннем кармане комбинезона взрывпакеты. Дам Михелю пару банок консервов да каши, а пакеты оставлю себе. В роте я отдал Михал Михалычу три банки тушенки, две каши и одну рыбную. Больше Михель брать не стал, видно все же совесть имел. Я пообещал вычистить и сдать оружие через двадцать минут и понесся в свой группный кубрик. На баночке мирно дремал второй из 'киевлян'.

— Вспышка справа! — гаркнул я, залетая в родные пенаты.

'Киевлянин', даже не проснувшись, рухнул с баночки влево на палубу и накрыл голову руками.

— О, нифига себе, — подал голос он, вставая, — ты же в госпитале вроде был — тебя ночью с аппендицитом увезли?

Мы по-дружески обнялись. На меня за подковырку со 'вспышкой' сослуживец ничуть не обиделся.

— Ага, вот такой госпиталь, — отвечал я, снимая снаряжение и одежду, — давай рассказывай, что тут у вас.

Пока одногруппник рассказывал последние новости и хохмы, я успел все разобрать, сбегать в группную баталёру за ветошью, взять пузырек с РЧС (раствор для чистки стволов), масленку, вычистить пулемёт и пистолет. Сбегал в оружейку, сдал вооружение и оставшиеся боеприпасы, побежал в гальюн стирать маскхалат и комбез, которые надо было сдать в роту минирования. В казарме было необычно пусто. Никого! Один скучающий вахтенный на тумбочке. Простирнул обмундирование, развесил в сушилке и поплелся в свою баталёрку. По дороге вахтенный известил, что баня для личного состава, прибывшего с задачи, через полчаса и мне лучше не опаздывать. Время еще было: я собрал умывательные принадлежности, шлепанцы, взял из стопки чистую тельняшку и трусы, закатал их в полотенце. Набрал в банку воды и включил самодельный кипятильник. Пока вода кипятилась, запрятал в тайники остатки сухих пайков и взрывпакеты. Позвонил на камбуз, надеясь услышать Женю Мотыля. Чей-то незнакомый голос ответил, что Мотыль еще вчера убыл в какую-то командировку. Все ясно с этими командировками и госпиталями — наверняка Женю снова призвали в какую-нибудь группу как опытного разведчика. Вода вскипела, я заварил две кружки чая. И, взяв подмышку магнитофон, пошёл в кубрик. Чай в одиночестве распивать не хотелось. Требовалось общение. Разболтавшись с одногруппником под тихо поющий магнитофон, я чуть не опоздал в баню.