Нгуен Тяу - След солдата

Эта неожиданная встреча произошла накануне долго готовившейся операции. Слова бывшего его политрука заставили Кхюэ задуматься. Нельзя сказать, чтобы он мысленно не сравнивал свое нынешнее положение с положением взводного, но не это для него было главным. Перед глазами один за другим проходили боевые эпизоды, особенно - он будто вновь сейчас переживал их - заключительные дни прошлогодней операции. Тогда его отделение - восемь бойцов, всю одежду которых составляли только белые трусы, потому что кругом лежали ослепительно белые, до боли в глазах, пески, - отправилось на помощь взводу, взятому в кольцо на высоте 31. Бомбы и снаряды противника беспрестанно месили пески, будто стараясь измельчить их в пудру. Вокруг, сколько ни напрягай зрение, стеной стояла сплошная белая завеса. Кхюэ, определив направление, с которого доносились винтовочные выстрелы и автоматные очереди, повел отделение на только что высадившийся с вертолета американский десант. Первого же бросившегося на него американца, высоченного детину, Кхюэ проколол штыком. Кхюэ запомнились его свирепо выпученные серые глаза под светлыми бровями и яростно скособоченный рот. Схватка с озверевшими головорезами, поначалу воинственно вывалившимися из своего вертолета, а теперь один за другим падавшими на трупы своих товарищей, была жестокой и молниеносной - через пять минут все было кончено.

В тот же день, после неожиданной встречи у ручья со своим первым политруком, Кхюэ по дороге познакомился и разговорился с одним из однополчан, бойцом 1-го батальона, раньше служившим в роте носильщиков, которая подчинялась непосредственно штабу. О том, что он был носильщиком, свидетельствовали его сутулая, сгорбленная спина, мелкий ровный шаг и привычка ходить без головного убора. Новый знакомый, порывшись в карманах, протянул Кхюэ крохотный пакетик.

– Что это? - спросил Кхюэ.

– Обжаренная соль. Время от времени надо съедать по кристаллику, тогда не будет мучить жажда.

– Есть такая соль? - удивился Кхюэ.

– Ну да! Погрызи, увидишь. Да ты бери, пригодится. Говорят, нам еще таскать не перетаскать! У нас, носильщиков, правило: в пути не пить, только потеть будешь, а от пота - слабость, чуть пройдешь, отдохнуть тянет. Обида какая, - неожиданно пожаловался он, - я думал, переведут в боевое подразделение. Штык к винтовке приставил и - сразу в бой! А тут на тебе!

Всю дорогу он не закрывал рта, рассказывая Кхюэ о своих товарищах-носильщиках. Кхюэ узнал, например, что все они сколько угодно готовы переносить любые грузы и тяжести, лишь бы только не подбирать на поле боя убитых и раненых товарищей.

– Ты дома успел побывать? - спросил вдруг боец.

– Успел.

– У вас там сильно бомбят?

– Сильно.

– А с твоим домом как, ничего?

– Ничего…

– У меня тоже пока все в порядке. Наше село несколько раз бомбили. Когда я на побывке был, сбросили шариковые бомбы на школу в соседнем селе. Сколько там погибло детишек! Знаешь, у всех убитых детей глаза были открыты… Нет, американца мало уничтожить, мало!… В роще железных деревьев (лимов) у горной речушки Азиой расположилась на привал группа бойцов. Кхюэ и его новый товарищ присоединились к ним и отдали свой харч в общий котел. После первых же расспросов выяснилось, что все они - однополчане, или, как сказал один из бойцов, «солдаты старины Киня». Во время общего оживленного разговора сидевший рядом с Кхюэ боец спросил:

– Ты встречался когда-нибудь с американцем в бронежилете?

– Было… - машинально ответил Кхюэ, думая совсем о другом. Он вдруг увидел устремленные на него недоумевающие глаза погибшего братишки. «Знаешь, у всех убитых детей глаза были открыты…» Кхюэ показалось, что не только глаза братишки, а простодушно-наивные глазенки всех погибших детей обращены к нему с немым вопросом: что он собирается делать?

Прервав свои мысли и возвращаясь к беседе, он рассказал о схватке с американцами в песках в районе высоты 31.

– Вот это да! - выслушав, воскликнул его новый приятель с нескрываемым восхищением. - Сколько же ты тогда их уложил?

– Не так уж много. Помню только самого последнего, которого взял в плен. Совсем еще молокосос, обрит наголо, руки и ноги нескладные, длинные… Он так ревел!… Такие сопли распустил, и страх собачий в глазах. Я почувствовал, что не смогу его прикончить. Знаками я велел ему снять обувь и повесить на шею, а потом махнул своим ребятам, чтобы увели. А он все норовил упасть на колени и соскребал приставшую к штанам чужую кровь. Но едва мы поднялись на высоту, как всю жалость к этому сопляку будто рукой сняло: наших-то раненых они прикончили, зверски распоров им животы!