Виктор Егоров - Заговор против «Эврики». Брошенный портфель

27 февраля 1933 года, в день поджога рейхстага, Илью вызвал Штрайт и сказал, что руководство рейха решило организовать завтра демонстрацию и потребовать сурово наказать виновников поджога и что Илье поручается присоединиться к демонстрации и информировать по телефону штаб о том, как она будет проходить.

По первым же сообщениям о поджоге рейхстага Илья почувствовал, что это провокация, что поджог организован самими фашистами. Когда Штрайт сказал о демонстрации, Илье стало ясно, что демонстрация — это подготовка общественного мнения к расправе с коммунистами и передовыми людьми.

По дороге домой Илье то и дело приходилось приветствовать штурмовиков, таскавших огромные транспаранты, призывающие к расправе над евреями. В одном из переулков около своего дома он натолкнулся на погром магазина дамского белья. Его владельца, еврея весьма преклонного возраста, избивали штурмовики. Чернорубашечники хохоча старались натянуть на валявшегося на тротуаре старика дамскую кружевную сорочку. Илья еле заставил себя пройти мимо.

Ганс Шульц в окно наблюдал за бесчинством нацистов.

— Если бы не моя немощь, я бы с удовольствием помог этим молодцам, — были первые слова, которые услышал от него Илья.

Илья не мог слушать выжившего из ума фашиста и, сославшись на усталость, ушел к себе.

На другой день вечером он присоединился на Вильгельмштрассе к манифестантам. Они двигались ровными колоннами, потрясая горящими факелами. Багровый отблеск пламени плясал в окнах домов. Над головами реяли кроваво-красные полотнища с белыми кругами и черной свастикой, из колонн неслись истошные крики: “Смерть коммунистам! Хайль Гитлер!”

На тротуарах женщины и мужчины, вопя во весь голос, выбрасывали правые руки вперед, приветствуя штурмовиков.

Но Илья замечал и хмурые лица людей, сдержанно наблюдавших за этой вакханалией, похожей на ритуальное шествие дикарей.

Время от времени Илья выходил из колонны и по ближайшему телефону докладывал в штаб, как проходит манифестация.

Поздно вечером морально и физически измотанный Илья возвращался домой. Свернув с центральной магистрали, заполненной шумными толпами, он шел по малолюдной, плохо освещенной улице. У одного из подъездов, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоял штурмовик.

— Хайль Гитлер! — обратился он к Илье. — Окажите содействие, коллега. Я с товарищем здесь в засаде на явочной квартире коммунистов. Уже трех человек перехватили и отправили в нашу команду. Сейчас появился четвертый. Они идут один за другим, и мне нельзя оставить пост. Доставьте задержанного до нашей команды, она размещена недалеко.

— Что ж, если это так необходимо, я готов помочь.

— Мы уже два часа сидим без сигарет. Нет ли закурить? — спросил обрадованный штурмовик и, беря пачку сигарет, протянутую Ильей, продолжал: — Я позвонил дежурным по команде, а эти ослы заявили, что нет ни одного свободного человека, и посоветовали подождать час-два. Они не понимают, что держать здесь арестованного опасно.

Закурив, штурмовик отправил пачку сигарет в карман, видимо в куреве они нуждались, зато было совершенно очевидно, что в шнапсе у них недостатка не было. Запах спиртного распространялся далеко вокруг.

— Не справитесь с одним красным? Вас же двое? — спросил Илья, ему не хотелось браться за такое поручение.

— Не в этом дело. Задержанный, услышав шаги, может спугнуть новую птичку. Спрятать его некуда, там всего одна комната.

— Хорошо, давайте вашего коммуниста.

— Сдашь его дежурным, скажи, задержан по делу коммуниста Грубера, — перешел штурмовик на “ты”, — задержанный отказался назвать себя. Подожди, сейчас приведу его. — И штурмовик бросился в подъезд.

Илья был расстроен. Отказать штурмовику опасно, а доставить коммуниста — это значит своими руками отправить товарища в концентрационный лагерь. Уйти? Штурмовик вот-вот выскочит, устроит скандал. Шутка сказать, не помог коллеге в трудный момент.

Не успел Илья решить, что делать, как штурмовик вывел задержанного. Низкий, невзрачный, с мелкими чертами лица, он напоминал подростка.

— Принимай. Это опасный преступник. Надо сдать его лично дежурному, — и штурмовик назвал адрес штаба своей команды.

— Хайль Гитлер! — попрощался Илья со штурмовиком и крикнул арестованному: — Ну, ты, красная свинья, шагай вперед, живо!

Задержанный, не обращая внимания на окрик, медленно пошел по улице.

Штурмовик исчез в подъезде.

“Что, если отпустить задержанного? Штурмовик даже не спросил фамилии. Конечно, отпустить, отпустить, сверлило в мозгу. При такой неразберихе, когда тысячами хватают ни в чем не повинных людей, это может пройти незаметно. Когда штурмовик протрезвится, он не сможет сказать, кому поручил доставить арестованного и кто этот арестованный. Ему будет неудобно возбуждать дело. Может быть, он видел Илью в штабе? Вряд ли, тогда штурмовик упомянул бы об этом в разговоре. А если придется столкнуться с ним где-нибудь? Но Илье казалось, что штурмовик не узнает его. На улице было темно. Если даже все выяснится, можно сказать, что преступник бежал. Никто не заподозрит Илью, да и Ганс Шульц уладит дело через свои связи. Но как это сделать? Освобожденный может оказаться не коммунистом и будет потом рассказывать, к какому хорошему штурмовику он попал. Значит, следует сделать так, чтобы задержанный не понял, что его отпускают. По дороге в специальную команду надо было пересечь оживленную улицу. Илья, заглядевшись на витрину, замешкался на перекрестке. Когда он обернулся, задержанного уже не было. Его серый пиджак мелькал далеко в толпе. Илья улыбнулся и облегченно вздохнул. Задержанный будет считать, что убежал от рассеянного штурмовика. “Один коммунист на свободе — это большая антифашистская сила”, — подумал Илья и быстро зашагал к дому.