Аскольд Шейкин - Испепеляющий яд

Когда частный поверенный еще только начинает свою речь, с полдюжины офицеров атаманской свиты выстраиваются за спиной Букретова, как бы оберегая его от удара сзади. Тот оборачивается к ним:

— Арестовать обоих.

Станичного атамана и частного поверенного, заломив им руки, ведут из зала. Частный поверенный пронзительным голосом кричит:

— Господа! Мы тоже за Кубанскую республику! Но не за большевистскую и не за деникинскую!

Ему зажимают рот, он вырывается, снова кричит, но слов разобрать невозможно.

Порядок за столами нарушается. Военные, штатские тоже начинают подниматься со своих мест. Кто-то истерично кричит:

— Что же это, господа? Ваше превосходительство! Мы здесь среди своих!

Букретов идет к двери. У порога останавливается, приказывает:

— Освободите. Пришлю донцов. Порядок тут у вас они наведут.

Закордонный обращается к Шорохову:

— Знаете, что за этим? Я о смелости местных деятелей говорю. Англичане поддержку обещают. Дотянулись. Вчера в Ивановской, небось, слышали. Отсюда и смелость. Как у девок продажных, когда они в фаворе. Ни совести, ни стыда. Пойдемте. Пить и в другом месте можно, а слушать этих… Увольте.

— Пойдемте, — соглашается Шорохов.

Как сообщить таманцам, что в ближайшее время прибудут донцы? Букретов сказал это во всеуслышание. Не сдержался. Нели никто не предупредит? Кричали: "Мы здесь среди своих!" Но сам он к таманцам пойти не может. Не поверят: в атаманской свите на лагерном поле стоял. Надо через Скрибного, через Матвиенко. Да где они — тот и другой?.. Или утешиться тем, что не его это дело — кого-либо предостерегать? Запрещено Агентурной разведкой. Так ведь люди-то рядом живые?

В компании Закордонного повторяется вчерашнее: пьянство, карты. Около полуночи за окном раздается конский топот. Выходят на крыльцо. В станицу вступает конный отряд. Шорохов по привычке считает: почти две тысячи сабель, четыре орудия, пятнадцать тачанок с пулеметами.

Что такое? В трех шагах от крыльца стоит Скрибный! Шорохов подходит к нему:

— Меня караулишь?

— Хоть бы и так.

— Чтобы от плеча до пупа разрубить? Для того приятелей своих дожидаешься?

Был пьян, утомлен, потому так, с откровенной обидой, заговорил.

— Тех, кого я дожидаюсь, поарестовали, — заносчиво отвечает Скрибный. — И казаков разоружили. Радуйся.

— И того, который на банкете против атамана выступил?

— Тот ушел.

— А один ты против меня идти не решаешься? Чего молчишь? Домой-то поедем?

— Поедем. Куда от ваших благородий на этом свете деваться?

Закордонный и вся его компания — Шорохов с ними — возвращается в дом.

Утром Шорохов и Закордонный снова приходят на лагерное поле.

Там, как и прежде, шеренгами построены казаки 2-го Полтавского и Таманского полков. Но теперь эти шеренги окружают цепи спешившихся казаков с винтовками наперевес. По углам поля пулеметные посты. Перед таманцами во главе десятка офицеров в донской казачьей форме стоит приземистый генерал, глядит на все, как кажется, с полным равнодушием.

— Мерзавцы! — раскатисто, на все поле, говорит он.

Снова воцаряется тишина. Тянется долго. На лице генерала по-прежнему лишь полнейшее равнодушие к происходящему. «Машина», — думает о нем Шорохов.

— С мерзавцами не может быть никакого разговора, — произносит генерал.

Долгая пауза повторяется.

Генерал достает из кармана часы, трясет ими над головой:

— Десять минут! Кончатся — всех на тот свет. Или на фронт. Выбирайте.

Снова полная тишина. Казачьи шеренги словно окаменели.

Шорохов думает: "Таманцев не меньше двух тысяч. Полтавцев столько же. Если разом двинутся на эту офицерскую горстку, что сделает вся ее охрана? Стрелять сразу по своим и чужим невозможно. Отсутствие вожака сковывает сейчас этих людей. Первого, кто решится в открытую себя не пожалеть, и кому казаки поверят".

— Еще десять минут, — генерал опять трясет часами над головой. — Пеняйте потом на себя. Мы с такими не церемонимся.

"Покорность, — думает Шорохов. — Общее наше проклятие. Вбито с детства. То нельзя. Это нельзя. Вырастаем уродами".

Генерал оборачивается к стоящим за его спиной офицерам:

— Начинайте.

Команды из донцов по два — три человека вырывают из шеренг то одного, то другого казака. Отводят к скамейкам у казарм, заголяют спину. Казаки ложатся на скамью. Ни одного вскрика, вопля, стона. Только шлепки шомполов.

Выпоротых отводят на прежнее место.