Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность

— Вам не следует задавать подобные вопросы, поскольку вы — человек, способный давать ответы на них. Вряд ли вы осознаете, господин гросс-адмирал, что по своему интеллектуальному развитию значительно превосходите всех остальных руководителей рейха и принадлежите к интеллектуальной элите мира [67] После ареста Деница, последовавшего 23 мая 1945 года, англо-американцы проверили его интеллектуальный коэффициент и были удивлены, обнаружив, что его индекс составил 138 единиц, Приближаясь пограничному индексу гения. Отсидев по приговору Нюрнбергского трибунала 10 лет, он написал книги: «Десять лет и двадцать дней», «Моя захватывающая жизнь» и «Германская военно-морская стратегия во Второй мировой войне». Умер в декабре 1980 года. . — Простите, что-то я не пойму, о чем это вы, — нахмурился гросс-адмирал.

— Жаль, что вы ограничили свою деятельность только командованием флотом. Мы давно присматриваемся к вам. Вы могли бы стать гуру, то есть учителем германской нации, всей арийской расы.

Дениц растерянно пожал плечами и столь же растерянно-извиняющимся взглядом обвел своих коллег, не зная, как ему вести себя под этической тяжестью слов Посланника Шамбалы.

— Достойно сожаления, что мы слишком поздно обратили внимание на вас. Единственное, что мы можем сделать для вас теперь, это поволить вам стать на какое-то время во главе рейха.

Именно вы замените фюрера.

— Это невозможно, преемником фюрера является Геринг.

— Это фюрер пока что так считает. В реальности преемником станете вы, гросс-адмирал. Другое дело, что к тому времени Германия уже впадет в агонию, и вы никак не сумеете применить свои способности и свои интеллектуальные возможности для ее спасения. Единственное, что вас может утешать в этой ситуации, — то что после войны вы еще проживете довольно долгую жизнь и напишете несколько книг.

Дениц молчал, — он пребывал в полной растерянности. Выслушивая Оттара, гросс-адмирал поднялся со своего места, и Скорцени даже показалось, что он намеревался выйти из зала, особенно после того, как Посланник заверил, что преемником фюрера станет именно он, но теперь опять уселся и сидел, опустив голову.

— Надеюсь, господин Гиммлер, что о моих предсказаниях никто, кроме присутствующих, не узнает, — спокойно молвил Оттар словно ничего не произошло. — Повторяю: никто из тех, кто не присутствует сейчас в этом зале, узнать о моих предвидениях не должен. Кстати, в их формировании участвовала и известная вам германская провидица Мария Воттэ. — Назвав ее имя, Посланник проницательно взглянул на Мюллера, и тот вздрогнул, почувствовав, что в стремлении засадить красавицу Воттэ в концлагерь он явно вторгался в те сферы, вторгаться в которые непозволительно даже ему, всесильному шефу гестапо. — Верните женщину, она — единственная из всей германской нации» кто достоин посвящения в Посвященные.

— Мы, все мы, даем обет вечного молчания, — заверил его Гиммлер и обвел взглядом присутствовавшую рейх-элиту. — А что касается госпожи Воттэ, то отныне она пребывает под покровительством СС и под моей личной защитой.

«А ведь, похоже, — подумалось Скорцени, — что из всех нас только Гиммлер по-настоящему осознал, с каким богочеловеком и с какой неземной силой мы сталкиваемся, пытаясь втягивать Ариана Оттара в свои внутригерманские дела и в свои войны.

И самое страшное что Оттар и те, что стоят за ним, постоянно оказываются где-то на нейтральной полосе. Вроде бы и сочувствуя нам, но ничем реально не помогая».

— В таком случае вернемся к истории христианства. По моему глубокому убеждению, одно из тайных иудейских обществ, специально запустило этот божественно-библейский анекдот об иудее Иисусе, сыне загулявшей девицы Марии-иудейки, только для того, чтобы отвлечь европейское сообщество от познания истинной природы нашей планеты и ее связей с Космическим Разумом. Рассчитывая при этом, что владетелями этих познаний в конечном итоге окажутся только Посвященные грядущих поколений иудеев, а, следовательно, и грядущих поколений этого тайного общества.

Все присутствовавшие на этом собрании слушали Посланника Шамбалы затаив дыхание. Когда Посланник умолк, в зале еще долго сохранялось всеобщее тягостное молчание «высших посвященных рейха», каждый из которых чувствовал себя так, будто ему плюнули уже не просто в лицо, а в саму душу.

— Получается, что все это напрасно… — неопределенно как-то пробубнил Кальтенбруннер, никогда особенно не отличавшийся какими бы то ни было религиозными пристрастиями.