Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность

— Я не стану разочаровывать вас, рейхсфюрер.

— Тогда же что происходит? Ждете приказа фюрера? Самолюбиво дожидаетесь, когда он попросит вашего заступничества?

— Меня тоже порой удивляет, почему до сих пор я ни от кого не получил приказа спасти фюрера: ни от него самого, ни от Бормана или Геринга, ни, простите, рейхсфюрер, от вас.

— При этом вы прекрасно понимаете, что окончательное решение принимает фюрер. Он решает: оставлять Берлин или оставаться в нем до последнего дня обороны. Хотя я согласен с вами, что в этой ситуации возникает вопрос: а зависит ли окончательное решение именно от него, от фюрера? Вы терзаетесь этим вопросом. Однако ни разу не попытались пробиться к фюреру и найти ответ на него. Вот почему я предположил, что вы ждете, когда фюрер попросит вашего заступничества. И объясняю: этого не будет, потому что фюрер уже не осознает, в какую западню загнали его люди, которых он считает самыми надежными и преданными.

Несколько мгновений Скорцени сверлил Гиммлера взглядом, решаясь на откровение перед ним как на самый рискованный шаг.

— Мне действительно очень хотелось спасти фюрера Велико-германского рейха.

— Вот-вот, — подбодрил его Гиммлер, как следователь — преступника, созревшего для трудного, убийственного для него самого признания. — Все-таки хотелось бы. Я вас понимаю, именно поэтому и задал этот вопрос.

— Но всякий раз, когда я задумываюсь над последствиями подобной операции, то начинаю понимать, что это я всего лишь буду пытаться спасти… фюрера, истинного вождя Великогерманского рейха, в котором так нуждается сейчас германский народ. А на самом деле спасу я всего лишь… Гитлера. Все того же Гитлера, который уже упустил свой шанс и при этом погубил армию, СС и всю Германию. Но если я способен спасти только Гитлера, тогда возникает вопрос: ради чего?

Дослушивал его Гиммлер, опустив голову и потирая носком сапога до блеска надраенную дощечку паркета.

— Вы не догадываетесь, Скорцени, насколько точно вам удалось сформулировать все то, что лично мне сформулировать так и не удалось. Даже для самого себя.

Декабрь 1944 года. Атлантический океан.

Борт субмарины «U230» (позывной — «Колумбус») из состава секретного соединения субмарин «Фюрер-конвоя».

Когда на рассвете капитану почтово-пассажирской шхуны, шедшей под бразильским флагом, рулевой доложил, что справа и слева по борту всплыли германские подводные лодки, он попросту не поверил. И лишь увидев с бака своего судна две идущие параллельным курсом огромные субмарины со свастиками на бортах, понял: то ли все еще не пришел в себя после вчерашней вечерней попойки, то ли мир действительно перевернулся.

В этой части океана капитан «Императрнс» готов был увидеть все, что угодно, — хоть «летучего голландца», а хоть спускающегося с небес Огненного Змея, легенды о котором гуляли по портовым кабачкам всего латиноамериканского побережья, но только не германские субмарины! Только не эти призрачные подлодки со свастиками на бортах.

А еще через несколько минут двигатель шхуны был заглушён, а все двадцать шесть членов экипажа во главе с капитаном Манеасом, а также четверо почтовых служащих стояли на коленях в носовой части судна и, творя молитвы, наблюдали, как по двум абордажным трапам на борт поспешно поднимаются вооруженные автоматами германские матросы.

Вскоре в глубине пассажирских надстроек раздались два пистолетных выстрела и несколько коротких автоматных очередей. Это пытался оказывать сопротивление кто-то из троих почтовых охранников, однако пиратствующие германцы быстро пресекли его бессмысленную затею, и все трое охранников, один убитый и двое раненных, но еще живых, полетели за борт.

Ужаснувшись их участи, команда с еще большим рвением предалась молитвам, которыми уже не способна была растрогать ни германских пиратов, ни тем более — Господа.

Ухватившись руками за фальшборт, капитан Манеас, седовласый пятидесятилетний моряк в неприлично засаленном офицерском кителе, наблюдал, как с мостика «Черного призрака» по всплывшему охраннику моряки, подзадоривая друг друга, стреляли, как по живой мишени. По щекам его катились слезы. Вот только оплакивал он не охранника, которого почти не знал, и судьба которого ему была безразлична, а свое убийственное невезение.

Это был его последний рейс. По прибытии в бразильский порт Сальвадор капитан собирался продать «Императрис» местному плантатору и купить себе виллу на берегу океана, в небольшом курортном городке Канавиейрас.