Станислав Мыслиньский: Над Припятью

Не изменилась эта позиция и после ответа ТАСС, опубликованного шесть дней спустя, в котором говорилось, что линия Керзона является только исходным пунктом для переговоров с польским правительством и Советское правительство видит возможность внесения в него поправок в пользу Польши. Кроме того, правительство СССР подчеркнуло необходимость соответствующего территориального возмещения Польше на западе.

Позиция польского правительства в вопросе регулирования восточных границ фактически перечеркнула возможность установления в этот период дипломатических отношений с Советским Союзом. Не оказали влияния в этом отношении и явные намеки Черчилля о необходимости принятия эмигрантским правительством линии Керзона как основы для переговоров с СССР. Наконец, не возымело действия и заявление британского премьера 20 января 1944 года, который сказал, что «Великобритания и Америка не пойдут на войну о Россией за восточные границы Речи Посполитой».

Лондонское правительство не было склонно идти на какой-либо компромисс.

Правда, несколько раньше в Лондоне вспомнили о польском меньшинстве на Волыни и в Полесье, которое под угрозой истребления как со стороны гитлеровцев, так и банд УПА покидало эти земли в поисках более безопасного места. Вот что в связи с этим решило эмигрантское правительство:

«…Следует противодействовать тенденции бегства населения восточных районов на запад от русской опасности. Массовый уход польского населения из районов явного скопления поляков был бы равнозначен ликвидации сферы польского влияния на этой территории», — гласил пункт V подпункта 2 приложения к плану «Буря» в восточных районах… № 1 до 2100 (PZP 1300/III 20.XI 1943 г.).

В следующем пункте упомянутого приложения к плану «Буря» отрядам Армии Крайовой приказывалось:

«Перед лицом вступающей на наши земли регулярной русской армии выступить в роли хозяина…»

Таким образом, налицо была явная политическая демонстрация, а не активные действия во имя скорейшего освобождения измученного народа. Это подчеркивалось приказом главного командования Армии Крайовой от марта 1944 года, направленным всем восточным округам:

«…Ввиду того что дипломатические отношения между нашим правительством и Советами отсутствуют, нежелательно установление по нашей инициативе каких-либо связей с советским командованием. Скорее следует стремиться к выполнению плана «Буря» самостоятельно, если это удастся…»

Это был приказ для всех командиров частей Армии Крайовой. Однако существовали секретные документы для очень узкого круга. Так, например, в телеграмме главнокомандующему, направленной в Лондон в первые дни января 1944 года, командующий Армии Крайовой докладывал:

«Я подготавливаю в большом секрете скелет новой секретной военной организации, которая будет в вашем распоряжении, господин генерал. Подробности доложу после разработки своих намерений по этому вопросу. Во всяком случае, это будет особая сеть, не связанная с широкой организацией Армии Крайовой».

Это были уже совершенно однозначные намерения, за возможные последствия которых должны были отвечать не только те, кто находился в Лондоне.

В тот же период было принято решение активизировать действия конспиративных отрядов, ожидавших до тех пор приказа в боевой готовности. Бур-Коморовский решается на деконспирацию отрядов Армии Крайовой перед советскими войсками. При этом он руководствуется прежде всего политическими соображениями. Впрочем, он это подтверждает позже (3.II 1944 г.) в своей телеграмме генералу Соснковскому, в которой объясняет главнокомандующему, что он принял это решение, чтобы подтвердить свою волю к бескомпромиссной борьбе с немцами, а также чтобы продемонстрировать Советам наличие сил, обеспечивающих суверенитет Речи Посполитой, и проверить таким образом их истинное отношение к нашей государственности.

В конце этой телеграммы Бур пишет, что им руководит убежденность в том, что «если бы наши отряды, впрочем на восточных окраинах малочисленные и слабые, не проявили себя в борьбе с Германией, то Советы могли бы заявить, что на этих землях нет ничего польского, а наши скрытые вооруженные действия приписали бы советским партизанам или отрядам ППР».

Решение Бура, касающееся демонстративного выступления Армии Крайовой, получило одобрение Миколайчика, тогдашнего премьера польского эмигрантского правительства. Ибо эти политики, впрочем не они одни, рассчитывали, что такой шаг вынудит СССР признать польскую власть на территории восточнее Буга или представит союзникам доказательства враждебного отношения Советского правительства к Армии Крайовой, а тем самым и к польскому эмигрантскому правительству. Следовательно, цели операции «Буря» были однозначны. Борьба Армии Крайовой с гитлеровскими захватчиками должна была стать только демонстрацией, ибо этого требовали дипломатические интересы союзников и чисто политические престижные интересы по отношению к угнетенному польскому народу. Ведь еще недавно, 14 октября 1943 года, выступая на заседании Общепольского политического представительства, Бур открыто заявил: «Мы должны быть готовы дать вооруженный отпор советским войскам, вступающим в Польшу…»