Александр Колотило - Афганистан идет за нами вслед

Вернулся в три ночи по Москве. Расписался за проверку. Месяц еще не кончился, а на ноябрь уже запланировали семь выездов. Все бы ничего. Беда в том, что утром нет возможности отдыхать.

1 ноября 1980 г.

Итак, октябрь канул в Лету. Еще один месяц прошел вдали от всего того, что дорого сердцу и душе. Сегодня то дождь, то ветер. Еще и холод. А вообще-то все сразу вместе.

Пустили «парашу», что командующий сказал, будто мы тут будем пять лет. Эту новость притащил на хвосте Кожанов. Трепло известное. Но все равно на душе стало паскудно.

Бани опять не было.

2 ноября 1980 г.

Воскресенье. Впрочем, какая здесь разница между выходными и буднями?.. После завтрака проводил совещание прилетевший из Москвы генерал-майор. Что-то обнадеживающее, утешительное мы не услышали. Да в принципе он и вообще ничего не сказал. Зачитал требования на новый учебный год. Звучит как-то странно эта фраза в Афганистане… Затем долго распространялся о своей службе на различных должностях. Рассказывал, какой у него был образцовый порядок. Стоило из-за этого лететь в ДРА, в Кабул?

Потом продолжил совещание командующий. Я не присутствовал. Но командир зенитного дивизиона сказал, будто бы услышал: находиться нам в Афганистане не меньше года. За это время заменено будет человек тринадцать. На повышение… Ничего себе струя…

Перед обедом ездили за мраморным песком на ДСК. Организовали у карьера маленькие стрельбы. Продырявил из пистолета панаму Савичева. Он подбросил ее вверх и кричит: «Товарищ старший лейтенант! Успеете выхватить из кобуры пистолет и попасть?» Успел… Савичев потом долго вертел в руках свою шляпу, даже попытался засунуть в дырку мизинец. Сокрушался, вздыхал, а над ним все посмеивались.

3 ноября 1980 г.

Утром после совещания мне сказали, что опять представляют к награде и заодно к званию «капитан» досрочно. Я не карьерист, но не откажусь. Думаю, заслужил. Как у Твардовского: «Уж тогда медаль подай…» Считаю, человек должен знать себе цену.

После обеда дал взбучку Терентьеву. Обещает, но не делает. Действуя по принципу: «Лучшая оборона — это наступление», Николай попер буром. Короче, вы-шло, что я сам дурак. В конце-концов Терентьев вспылил и убежал. А я подумал: «Пошел жаловаться на свою горькую судьбинушку в палатку». Иногда про себя называю Николая «ущемленным Тихоходом» за медлительность и обидчивость. Парень он хороший, только немного занудливый. Отругаешь — будет ворчать полдня. Так и на этот раз. Иду мимо палатки и слышу его голос: «Бу-бу-бу…» Вхожу, спрашиваю: «Чего ругаешься?» Он в ответ: «А ты не слушай, поворчу и успокоюсь. Характер у меня такой». Я засмеялся. У обоих на сердце отлегло. Как говорят, дружба дружбой… Конечно, может сложиться впечатление, что я дал взбучку Николаю, вдохновленный представлениями к награде и званию. Так сказать, начал землю под собой рыть копытом. Ничуть. Бывает, Николай из-за одной запятой изводит полдня, а тут забыл выполнить серьезную задачу. Вот и пришлось его немного «вдохновить». Впрочем, наши отношения абсолютно не испортились.

Перед ужином занимался спортом. Сейчас, в 22.00, заканчиваю писать дневник, и с Олегом Кожановым едем под горы проверять боевое охранение. Автомат уже лежит на столе. Едем…

4 ноября 1980 г.

Ночью во время проверки боевого охранения произошел анекдотический случай, чуть не закончившийся печально. Едем из второй роты в третью. Не дорога, а сплошные ухабы. Они в Афганистане знатные. Пилим на «ГАЗ-шестьдесят шестой». Я сижу на сидении, Олег — на капоте. Машину бросает и бросает из стороны в сторону. Кожанов говорит: «Водило, давай по принципу: больше газу — меньше ям». Тот и рад стараться. Нажал на всю железку. Сначала нас трясло, как на спине необъезженного мустанга. Затем так бросило, что водитель выпустил из рук «баранку». Хорошо, успел давануть на тормоза. Я подлетел вверх и впаялся головой в брезентовый тент. Повезло: «шестьдесят шестая» была выпущена на заводе в десантном варианте. В ее кабине вверху тоже есть металлические штанги, но бог миловал. Зато от удара автоматом по колену в глазах появилось северное сияние. Даже дверца кабины, которую изнутри открыть было невозможно, распахнулась сама. И пыль… Дышать нечем. Из двигателя вытряхнуло.

Спрашиваю Кожанова: «Ты как?» «Живой, живой, — отвечает, — только капот подо мною прогнулся». Водитель включил свет. Надо было видеть толщину металла… И вдавить мягким местом… Когда отошли, смеялись до упаду. Но дальше уже командовал я. Теперь действовали по принципу: «Тише едешь — шире морда» (простите за солдатский жаргон).