Александр Колотило - Афганистан идет за нами вслед

Алексей обернулся назад, и сердце его захолонуло. Он был один-одинешенек в грузовой кабине. Даже борттехника, и того не видно.

«Неужели все выпрыгнули? Только я остался?.. Как это случилось? Что со мной происходит? Надо прыгать, надо…» По привычке тянулся правой рукой к лямке с вытяжным кольцом и не находил ее. «Господи, да где же она… где?»

Степанов повернул голову влево, посмотрел на грудь — не было ни лямки, ни кольца. «Черт, я забыл надеть парашют… — подумал с ужасом. — Что же делать?.. Как это я… Ведь у меня был парашют… Куда же он делся?»

Горное плато должно было уже кончиться. Но нет, оно еще видно в рампу. «Тут невысоко, я легкий… А если прыгнуть без парашюта?..» Страха больше не было. И Алексей бросился в рампу. Он попал на самый склон начинавшейся у края плато горы… Приземлился легко-легко. Как пушинка. «Успел!..» — радовался Степанов.

Дальше он ничего не помнил. Очнулся на каком-то ромашковом поле. Алексей сидел в яме, скорее всего, в воронке. Вокруг были ромашки. Большие такие… Стебли высотой по пояс. Кажется, был вечер. Теплый, летний. Солнцу еще заходить рано, но его Алексей почему-то не видел на безоблачном небе. «Затмение», — догадался наконец. Как на искусно сделанных фотографиях, небо было затемнено. И вдруг с него посыпались парашютисты. Чьи они, Степанов не знал. Но в одном не было сомнения — не наши. Десантники быстро снижались. Огромные купола, неправдоподобно длинные стропы… А люди были какими-то крошечными. Сначала. Потом они вдруг начали вырастать прямо на глазах. В руках Алексей сжимал автомат. «Надо стрелять, пока они в воздухе. Если приземлятся, в этих высоких ромашках никого потом не увидишь». Он не думал о том, что один, что себя обнаружит первыми очередями и его могут убить… Мыслей о том, чтобы спрятаться, пересидеть в воронке и остаться незамеченным не было. Он должен стрелять, пока эти… еще в воздухе…

Степанов вскинул автомат, нажал на спусковой крючок. Выстрелов не было… Изо всех сил надавил на спуск. Крючок подался легко и мягко, словно он не стальной, а резиновый… Автомат отказал. Страх вошел в сознание, леденящими пальцами коснулся самого сердца. Не слушались ни руки, ни ноги. Превозмогая оцепенение, неимоверным усилием отстегнул магазин. Со звоном выскочила подающая пружина, посыпались патроны на дно воронки… Кинулся их собирать и вдруг изумленно застыл: гильзы были не цилиндрические, а ребристые, прямоугольные. Таких еще Алексей не видел. «Все… — подумал обреченно. — Они уже приземлились…»

Было страшно. Невыносимо страшно и больно. Степанов не сделал чего-то важного, главного…

Он рывком повернулся на бок и проснулся. Светало. На душе было тяжело, сердце ныло…

«У человечества двести с лишним видов шизофрении… А может, две тысячи?.. — Степанов не мог точно вспомнить слова родственника, работавшего врачом в районной больнице. — Видно, Афганистан — настоящая шизофрения. Наверное, самая последняя ее разновидность и самая неизлечимая…»

Ему вспомнился эпиграф из книги, прочитанной недавно: «У собаки нет одного уха… Страшное открытие… Трехногий, я хочу уйти отсюда!..»

«Любая война — это шизофрения, — продолжал размышлять Алексей, — а эта, афганская, в особенности…»

Парашютно-десантный батальон стоял в ущелье Чоукай километpaх в сеемидесяти от Джелалабада у самой границы с Пакистаном. Конечно, та была совершенно условной. Не то, что представляешь при упоминании одного только слова «граница» — полосатые столбы, контрольно-следовая полоса, заставы… Вы-сится крутая гора. Один склон ее в Афганистане, другой — в Пакистане. И жители той страны и этой ходят туда-сюда, как к себе домой. Граница была километрах в четырех от расположения батальона. Вот сюда и прилетели из штаба дивизии два офицера вместе с зампотылу полка и группой солдат, сопровождавших срочный груз — боеприпасы, продовольствие, почту.

Хлеб складывали в Кабуле прямо в кузов «ГАЗ — шестьдесят шестой». Правда, подстелили брезент. Им же и укрыли продовольствие сверху. Но пока доехали до аэродрома — метров шестьсот — буханки посерели от пыли. Глядя, как их перегружают в кабину мощного «Ми-шестого», Степанов подумал: «Неужели этот хлеб кто-то станет есть?» Не знал он, что среди тех «кто-то» окажется и сам…

День, вернее утро, было теплым, если не сказать — знойным. Грязь в окрестностях аэродрома почти везде высохла. Лишь в самых глубоких колеях где-нибудь в стороне от проезжей части она скрывалась под твердой коркой схваченного жаркими солнечными лучами грунта. Станешь вроде бы на сухую землю, а та, как тонкий лед, проломится. Под этой коркой — грязь выше колен… Однажды Степанов угодил ночью в такую ловушку. Почувствовав, что проваливается, попробовал рывком выскочить. Не тут-то было. Увяз еще больше. Густая масса плотно облепила сапоги и стала медленно заползать за голенища. Ощущение — словно кто-то невидимый схватил за ноги и, насмехаясь, держит. Пытаясь освободиться из плена, стал раскачиваться. В какой-то момент, не уде-ржав равновесия, упал на спину. «Все, — подумал обреченно, — влип окончательно». Самое удивительное, сухая корка держала. Но только пошевелился, попытавшись на что-нибудь опереться рукой, как тут же и в самом деле «влип»…