Ганс Киншерманн - Кроваво-красный снег

Не скажу, что это решение далось мне легко, однако оно явилось очередным свидетельством того, насколько я устал и разочарован службой. Я сообщаю нашему ротному о своем решении сражаться на передовой. Мне понятно, что я тем самым ставлю его в довольно щекотливое положение. В своей обычной напыщенной манере он напоминает мне о моем золотом значке за ранение и других наградах, после чего спрашивает, хорошо ли я все взвесил, ведь я уже сделал для отечества больше, чем другие. За эти слова мне хочется ему нагрубить и остаться — можно подумать, я не знаю, что жутко раздражаю его тем, что я, обыкновенный обер-ефрейтор, успел удостоиться высоких наград, а с его самомнением это впрямь задевает его за живое.

10 марта . Наша учебная рота — теперь именуемая резервной — погрузилась на поезд и приехала в Гамбург. Здесь нас встречают и везут в казармы. После нас прибывает еще одна рота — как и мы, она проходила подготовку в Дании, а с ней и Герхард Бунге, с которым мы вместе проходили курс молодого бойца в Инстербурге в 1942 году. Бунге тогда решил пройти дополнительный курс подготовки и за это время успел дослужиться до фельдфебеля-фаненъюнкера. Он воевал на передовой и удостоился Железного креста 2-го класса и бронзового значка за участие в боях.

Он рассказывает мне, что наша дивизия сражалась в Восточной Пруссии, однако в настоящее время существует лишь как боевая группа. Нам должны выдать новую форму, потому что сейчас мы — пополнение для элитной дивизии «Гросс Дойчланд», которая понесла тяжелые потери в живой силе в боях под Штеттином на правом берегу Одера.

Бунге прав. В те дни, когда я сам был новобранцем, я, наверно, с гордостью бы носил на рукаве узкие черные нашивки с серебряной надписью «Бригада сопровождения фюрера «Гросс Дойчланд». Теперь же слово «Гросс Дойчланд» (Великая Германия) воспринимается как насмешка, и не в последнюю очередь потому, что сегодня так называемая «элитная» часть — это разношерстная кучка наскоро обученных юнцов из гитлер-югенда, наскоро переобученных моряков и летчиков люфтваффе, а также пожилых этнических немцев из восточно-европейских стран, которые говорят на ломаном немецком. В общем, жуткий сброд, какого я отродясь не видал, даже в 1942 году, когда мы отступали от Сталинграда.

14 марта . Нам выдали форму, оружие и боеприпасы, так что теперь мы готовы к отправке на фронт. Однако не успеваем мы получить приказ ехать на передовую, как нам тут же велено оставаться на месте. Судя по всему, не хватает транспорта, и нам приказывают оставаться в казарме и ждать дальнейших указаний. Неужели это наш последний краткий период отдыха перед тем, как все будет кончено? Мы не теряем времени даром: спешим познакомиться с Реепербаном (знаменитый квартал красных фонарей в Гамбурге), но вот досада! Оказывается, многие публичные дома лежат в руинах после бомбежки! Единственное место, где мы, солдаты, можем слегка развлечься, это ипподром, но уже через полчаса раздается завывание воздушной тревоги. Все тотчас бросаются в подвалы или же в подземные бункеры. Я впервые на собственном опыте узнаю, что такое массированные бомбардировки союзников.

Война теперь повсюду! Она разрушает города, убивает людей с воздуха. Ужас читается на человеческих лицах — страх, страдания, подавленность. Все кажутся старше своих лет. Война ежедневно изматывает нервы, ежедневно собирает свою скорбную дань убитыми и ранеными. Она жестокой рукой разрывает нити дружбы и семейные узы, навлекая на людей неописуемые страдания и несчастья.

Война капут! Помнится, в таких словах выразила Катя свое желание, полное отчаяния и боли, когда мы стояли на никопольском плацдарме. Думаю, это самое желание тысячи раз повторяли многие люди — скорее бы только закончилась эта проклятая война! Но, увы, она продолжается. Она превращает в руины все вокруг, не разрушает она только себя. Все фанатики, которым сейчас не позавидуешь, должны либо признать свою неправоту, либо их следует призвать к ответу. Многие им до сих пор верят. Еще бы, ведь они умеют вывернуть правду наизнанку. Они верят в силу сверхсекретного «чудо-оружия», о котором говорят на каждом углу. Лично я настроен скептически — очень даже скептически, — потому что нам уже успели наобещать златые горы, вот только где они? Зато я не сомневаюсь в одном — у меня нет желания подставлять себя под пули. Меня не оставляет чувство, что для нас все быстро идет к своему финалу. Советские войска вышли к Одеру; их союзники англичане и американцы вот-вот форсируют Рейн.