И опять говорили о ценах, о дороговизне, о трудности найти работу…
— Господа, это прямо удивительно, — покрыл общий гул своим голосом полковник Нарочкин. — Ну мыслимое ли дело, чтобы когда-нибудь в доброе старое время на именинном пироге, в обществе генералов, полковников и милых дам шел разговор о ценах на подметки и брюки, о «гоюнжерах», поденщине и прочем…
— Стойте, дорогой, — перебил генерал, с явным удовольствием дожевывая кусок кулебяки. — Не считаетесь с фактом борьбы за существование и с социальным законом: род занятий определяет склад понятий, и — я бы сделал вольную прибавку — и характер разговоров. Мы, здесь присутствующие — в двойственной ипостаси: с одной стороны — полковники, интеллигенты, с другой — manoeuvres specialises; с одной стороны — полковницы, бывшие институтки, с другой — femmes de menage. Вот и получилась мешанина — смею думать, не в урон нам перед лицом потомственного пролетариата. И не у одних нас — беженцев — такое положение. Если судить по газетам, так и в Австрии, в Венгрии, отчасти в Германии… Да и повсюду — кризис интеллигенции, особенно жестокий в побежденных странах. Скольких он выбросил на улицу! Вот и заговорили о цене на хлеб и подметки… Только у нас жила оказалась крепче. Впряглись, кряхтим, но везем без отказу. А вы посмотрите, какая масса самоубийств в Будапеште, например, или в Вене… Так-то! С другой стороны — что далеко ходить за примером… И среди нас есть такие, которым чужды наши разговорчики. Вот хоть бы «спекулянт» наш… Скажите, дорогой, по совести, вы знаете, сколько стоит фунт мороженого мяса?
Кубин улыбнулся.
— Никак нет, ваше превосходительство, не интересуемся.
— А чем вы «интересуетесь»?
— В данное время одной вновь изобретенной эссенцией для моторов и только en gros.
— А раньше?
— О, очень многим: балканскими яйцами для Франции и пухом для Швейцарии; латвийским и польским картофелем для Бельгии; английскими послевоенными «стоками» для Венгрии; венгерским тряпьем для Германии; немецкой маркой и французским франком в период инфляции — всем понемногу.
На лице соседа Калница выразилось явное восхищение.
— А ведь без копейки начал. Голова!
— Но, кажется, вы немного погорели на деле Троицкого? — не без яду спросил Нарочкин.
— Ваше замечание неверно. Я, кажется, один из немногих, благополучно унесших ноги.
Послышался тягучий и не совсем уже твердый голос инвалида:
— Дружище, М-митя, за тебя я спокоен… Ты н-не пропадешь…
— Спасибо.
— Воз-зьми меня в компаньоны…
— Никак нельзя. У нас сухой режим. Все смеялись.
* * *
Пустели тарелки, бутылки. Гости приходили в благодушное настроение, становились шумнее и откровеннее. По русской натуре иные изливали друг другу интимные подробности своего горя или неудач — завтра будет от этого стыдно…
Увидели русский кулич и умилились. При этом невольно начали вспоминать про старое, говорили с тоской о России, о том, как все там переменилось — и быт, и люди. Пожалуй, почувствуешь себя совсем чужим, когда вернешься…
Калница не было слышно. Лицо одного из гостей показалось ему знакомыми. За наружность свою он не беспокоился. Но голос… И из предосторожности он разговаривал вполголоса только со своими соседями — генералом и «рабочим». Это никого не удивляло: приписывали застенчивости человека, попавшего в новое, незнакомое общество.
Радостными восклицаниями приветствовали вновь вошедшего гостя — шофера в ливрее. Сбросил ее и предстал хорошо одетым молодым человеком. Склонился к руке именинницы, положив незаметно на стол букет роз и коробку конфет.
— А, Володя, что так поздно?..
— Сюда, сюда садись!
— Ур-ра-а!
— Почтить его вставаньем!
— Тише, господа, ради Бога! Сосед Калница пояснял ему:
— Душевный человек. Видите — какой худой, в чем только душа держится! А работает запоем — бывает, по 20 часов подряд… Да деньги у него как-то не держатся. Когда есть — раздает, все больше без отдачи. И я, признаться, грешен…
— Володя, расскажи, как ты маркизу возил.
— Господа, да дайте же человеку поесть!
— Владимир Иванович, а вы кушайте и рассказывайте — я что-то слышала, вы богачом чуть не стали.
— Да, был богат весь день в воскресенье: клиент с утра в voitur'e чемоданчик забыл. Такой буржуйный, из дорогой кожи… После обеда встретился я, как водится, с однополчанами, покатал их, прогуляли до вечера. А под сиденьем — находка…
— Ну и что же?
— Кончил день, повернул по привычке к гаражу, вспомнил и…
Читать дальше