Вячеслав Кондратьев: Красные ворота

Однажды после очередной танцульки он вернулся в палату, держась за живот.

— Ой, умора! Ой, не могу! Понимаете, ребя, танцую с одной, полненькая такая, пышненькая, ну я в давке незаметно руку с ее талии спускаю все ниже и ниже и вдруг чувствую, не то, слишком уж мягко что-то… Так знаете… Подушечку она себе сзади приспособила! Не умора, а? Это, значит, чтоб соблазнительной быть. Еле сдержался, чтобы прямо там, в зале, смехом не грохнуть. Ой, не могу! — он бросился на койку и захохотал.

— Хватит ржать! — прикрикнул Володька. — Неужто не понимаешь?

— Чего понимать-то? Смешно же прямо до колик… Позавчера у одной буфера подложные заметил. Во, как они нашего брата оболванить хотят. Они, эти ивановские, ушлые, знают, чем взять.

Володьке же, когда он иной раз оставался на танцы, было жалко этих не очень-то хорошо одетых девчонок, усталых, полуголодных, худеньких и бледных, несмотря на губную помаду и румяна, которые после тяжелой и утомительной работы все же рвались в госпиталь в надежде кого-то встретить, может быть, полюбить, так как знали, окончится война, и в городе мужчин будет еще меньше, чем было, а пример нескольких счастливиц, вышедших замуж за госпитальных ребят, обнадеживал остальных — а вдруг?..

— Голодают же девчонки, эх ты… — Володька махнул рукой.

— Он просто кобель, — презрительно сказал армянин Артем, занимавший койку напротив Володьки.

— Погодите, вот после операции боли у вас пройдут, тоже хвост задерете… А потом чего мне? Девка моя под немцами была. Пишу, пишу, ответа нет. Может, и не жива. Короче, не ждет меня никто. А на фронте не знаю, как вам, а мне не обламывалось. Я в санвзводе был, на передовой все время. Так что сейчас за всю войну отыгрываюсь, — с чувством своей правоты ответил Костик.

За несколько дней до Нового года появилась у них в палате гостья. Смело вошла, остановилась, улыбнулась и стала их поочередно разглядывать веселыми глазами.

Ребята смутились… Кто-то не успел еще побриться, кто-то лежал под одеялом. Даже Костик растерялся, вылупил глаза и не сразу щелкнул пальцами.

— Ну, кто из вас Канаев? Погодите, не отвечайте, попробую угадать, — сказала она, еще раз оглядев всех, и затем решительно направилась к Володьке. — Угадала?

— Да-а… — недоуменно пробормотал Володька.

— Тогда здравствуйте, — она протянула руку. — Я Клава.

— Парадоксально! — брякнул Костик.

— Вы меня не знаете, но, может, помните, иногда к вашей бабушке приезжала ее гимназическая подруга из Иванова Ольга Федоровна?

— Помню.

— Я ее дочь.

Володька пожал ей руку, а она скользнула взглядом по пустому рукаву его пижамы.

— Вас выпускают в город? — спросила Клава.

— Вообще-то нет, но можно выбраться… через забор. Только у нас одно обмундирование на всех… вот у него, — кивнул Володька на Костика.

— Ох, какие вы бедненькие, — засмеялась она.

— Володя, — великодушно выступил Костик, — если нужно, моя одежда в твоем распоряжении. Сапоги у меня, правда, сороковой.

— Не подойдет, — огорчился Володька.

— Жаль… Мама очень хотела, чтобы вы навестили нас. Наш дом на этой же улице, совсем недалеко. Кроме того, мальчики, я могу вам устроить билеты в театр. На оперетту хотите?

— Хотим-то хотим, но не можем, — улыбнулся Артем.

— Я могу, если только два билетика, — вытянулся Костик. — Гвардии лейтенант медицинской службы Васин, а по-простому Костик.

И Клава сказала, что устроит ему два билетика, потом спросила:

— Мальчики, а как Новый год собираетесь справлять?

— Да никак, — отозвался Володька. — Попросим няню купить на базаре водочки, ну и справим как-нибудь.

— А можно, я приду к вам? Принесу патефон, пластинки… огурчиков своих на закуску. Можно?

— Наверно, надо получить разрешение, — неуверенно сказал Володька.

— Это я беру на себя, — заявил Костик. — Мария Павловна мне не откажет. Во-первых, коллеги как-никак, а потом женщина, — он был очень уверен в своих мужских чарах.

— Вот и договорились. Я еще забегу к вам до праздника. Хорошо, мальчики?

Все, конечно, заулыбались и стали благодарить. Она простилась с ними за руку и упорхнула, оставив запах духов и смятение в мужских госпитальных сердцах.

— Ну, Володимер, не теряйся. Это бог тебе послал. Перебивать, уж так и быть, не буду. Сам знаешь, от своих отбою нет, — и Костик начал напевать дурацкую песенку, каждый куплет которой оканчивался «кверху попой». Изводил он их этой песенкой с самого своего появления в палате. Поначалу было смешно, но потом надоело до чертиков.