Вячеслав Кондратьев - Красные ворота

— Нет, нет, Ксения Николаевна, спасибо, но мы обойдемся, — горячо возразил Сергей.

— У меня есть бриллиантовая брошь… Надо только найти покупателя, потому что в скупке дадут мало.

— Я найду покупателя, мама, — быстро сказал Володька, обрадовавшись.

— Не выдумывай, Володька. Я знаю ваше положение и ничего не смогу от вас принять, — повторил Сергей, покачав головой. Потянувшись к столу за папиросами, он заметил томик Карамзина, лежавший там. — Ого, одна тысяча восемьсот сорок третьего года! — сказал, открыв книгу. — Штудируем?

— Да, почитываю, — ответил Володька.

— Ну и как? — с интересом спросил Сергей. — Я тоже на заре туманной юности малость приобщился… Кровищи-то сколько, Володька, кровищи… На каждой странице.

— И это все, что вы вынесли из этой книги, Сережа? — покачала головой Володькина мать.

— Нет, разумеется… Я читал мальчишкой, и, помню, тогда как раз это и поразило.

— А я очень рада, что Володя всерьез заинтересовался. Это великая книга.

— Возможно, возможно… — пробормотал Сергей. — Ты и верно всерьез? А сказал — почитываю, — повернулся он к Володьке.

— Я сейчас все делаю всерьез, а что мне остается? Коншин суетится, хватает работу для денег, у тебя тоже дел невпроворот, а мы с мамой вроде приспособились жить на то, что имеем, с институтом я справляюсь без особого труда. Вот и занялся…

— Что ж, похвально, очень похвально. Можно тебе лишь позавидовать. У меня времени ни на что постороннее не остается, — вздохнул Сергей. — Ну и как «великий государь» у Карамзина? Отличается от эйзенштейновского? И «великий» ли он? — спросил с усмешкой.

— Я вообще не понимаю, для чего Эйзенштейн взялся за фильм о Грозном? — пожал плечами Володька. — И как получилась у него вторая серия? Ведь конец царствования уж больно страшен.

— Неограниченная власть всегда страшна, Володька, — задумчиво проговорил Сергей, — это уже ясно, не надо и углубляться в далекое прошлое. Кстати, скажи, я не помню, оправдывает ли Карамзин Грозного в масштабе, так сказать, всей истории? Ведь историки имеют обыкновение оправдывать все и вся во имя пресловутого прогресса и блага отечества.

— Карамзин объективен… Какое благо отечеству могло принести уничтожение лучших людей, разгром Новгорода, ну и прочее? Наоборот, Карамзин пишет, что напрасно некоторые чужеземные историки, извиняя жестокость Иоанна, писали о заговорах, будто бы уничтоженных ею, сеи заговоры существовали единственно в смутном уме царя… Знаешь, Карамзин вообще разрушил мое представление об истории как о каком-то закономерном движении к лучшему. Может, я не прав? Может, еще не разобрался?

— Ты еще не разобрался, Володя, — вступила в разговор мать.

— Он разберется, Ксения Николаевна, — улыбнулся Сергей и, посмотрев на часы, поднялся.

Володька пошел его провожать. Они сейчас редко встречались с Сергеем, а давно хотел сказать ему то, что недавно узнал о своем отце. Как примет это его лучший друг?

По дороге Сергей говорил об институтских делах, опять о научном студенческом обществе, в котором он активно участвует. Володька слушал вполуха, а потом, воспользовавшись паузой, сказал:

— Сергей, я недавно узнал от матери, что отец мой находился в белой армии.

— Вот как, — Сергей даже приостановился. — Ну и как ты это принял?

— А как принял бы такое ты?

— Я? Более или менее спокойно, — ответил Сергей, но очень внимательно глянул на Володьку. — Интересное кино получается: я — сын мнимого врага народа, ты — белого офицера. Сплошная контрреволюция, — он глухо рассмеялся коротким и горьким смешком. — А если серьезно, то почему сто пятьдесят миллионов совершенно разных людей должны были принять революцию на «ура»? И в чем виноваты те, которые не приняли? Или не могли принять? По-человечески все просто и понятно. Но — поэт революции четко отбарабанил: «Кто не с нами, тот против нас», ставшее лозунгом, очень милым и удобным для вождя всех народов…

— А если без философии, Сергей? — прервал Володька.

— Таково было время. И в дворянских семьях один брат воевал против другого в гражданскую, и в крестьянских то же самое, и в разночинных такое было, наверно… Кстати, отец твой как будто из разночинцев?

— Представь себе, не знаю. Мама ничего никогда не говорила, а поэтому…

— …Поэтому вполне вероятно, раз мать скрывала, что из дворян, — договорил за Володьку Сергей.

— Какое это имеет значение?

— А такое, раз не каждый мужик, которому революция землицу обещала, стал воевать за нее, а кое-кто в белые подался, то что можно было ожидать от интеллигента и дворянина. Парадоксы российской истории, сэр, — закончил он опять коротким смешком. — Теперь мне ясно, почему ты Карамзиным занялся, — сказал он уже другим тоном, серьезным.