Йоханнес Штейнхоф - Мессершмитты над Сицилией.

Мы все настолько привыкли к Фрейтагу и его манере верховодить, что его отсутствие наводило на нас уныние. Мы не удивились, если бы он все еще был жив, сумел ли он сохранить свободу после приземления на парашюте или попал прямо в руки американцев? Мы бесконечно строили предположения относительно этого, но я чувствовал, что надежды мало. Во время подобных вечеров Бахманн и Штраден были неразлучны. У них неизменно находилось много чего сказать друг другу в ходе своих бесед шепотом, и тем самым они мало способствовали общему разговору. Был Фрейтаг, который задавал тон. Теперь Штраден также покинул нас — был ранен и эвакуирован. Бахманн отошел в угол и молча сидел там, потупив взор. Выглядело это так, словно он пытался создать расстояние между собой и нами, хотел остаться один, по крайней мере этим вечером. Беседу фактически монополизировал Кёлер. Его тон был саркастическим и резким, и Гёдерт, сидящий около него, акцентировал дикие замечания своего компаньона выразительными кивками. Он выглядел больным, и его веки покраснели от спиртного или, возможно, от усталости. Периодически Кёлер разражался истерическим смехом.

— Мы презираемы, парни! Вы не надрываетесь от хохота? Презираемы всеми другими истребителями. Гёдерт презираем, — вы слышите это, Гёдерт? Они презирают вас. И Фрейтага также, если он все еще жив. Если он мертв, конечно, он герой, презираемый герой. Единственный хороший летчик-истребитель — это мертвый летчик-истребитель…

Внезапно взорвался Бахманн.

— Заткнитесь! — огрызнулся он. — И не ведите больше подобных разговоров. Разжалование и направление на Восточный фронт в качестве обычного пехотного подразделения — лучшее, что мы можем ожидать, — если, конечно, они оставят нас вместе.

— Вы не знаете главного, — резко ответил Кёлер. — Вы не знаете, что они делают с трусами. Отправят в дисциплинарный батальон вместе с другими вашими добрыми малыми — наскоро обвиненными людьми, дезертирами, пораженцами. Они также посылают туда настоящих преступников, чтобы хоть как-то использовать их. И сектора, в которые они пихают вас, всегда действительно смертельные. Фактически единственное различие в том, что вместо того, чтобы отдыхать на своей заднице в кресле пилота, вы лежите в навозе со своим короткоствольным ружьем…

Настало время положить конец этому разговору. Преднамеренно громким и официальным тоном я спросил:

— Гауптман Кегель, какие у нас на завтра приказы?

Кегель, сразу все поняв, поднялся и бодро ответил:

— Мы потратили часы, чтобы установить радио — и телефонную связь с инспектором истребительной авиации или штабом воздушного флота. Но пока без успеха, господин майор. Несомненно, мы должны будем завтра на рассвете вылететь на разведку, вероятно, к мысу Бон, Пантеллерии, Мальте и к плацдармам десанта…

Он продолжал обсуждать в деталях то, что мы могли бы и должны были сделать на следующий день, когда я показал жестом, чтобы он остановился. Я встал и пошел к двери, ведущей в мою комнату. Закрывая за собой дверь, я увидел, что Бахманн и Гёдерт заснули.

Моральный дух гражданского населения был очень низким из-за союзнических бомбардировок с воздуха и недостаточного снабжения продовольствием — карточная система развалилась, и широкое распространение получили черные рынки. Народ хотел лишь окончания войны.

Телеграмма от инспектора истребительной авиации командиру 77-й истребительной эскадры: «Западная часть Сицилии будет эвакуирована. Все пригодные для полетов самолеты 77-й истребительной эскадры должны немедленно перелететь на материк. Наземный персонал должен быть без задержки отправлен по северному побережью в Милаццо. Приказ фюрера о том, что ни один солдат не может покинуть остров, все еще в силе».

Меня разбудило движение в соседней комнате. Толстяк накрывал стол к завтраку. Яркий свет просачивался через перекладины ставней. Было 5 часов утра.

Я взял телефонную трубку и повернул ручку.

— Соедините меня с командным пунктом, пожалуйста.

— Командный пункт слушает, гауптман Кегель.

— Есть что-нибудь новое для доклада? Сколько самолетов мы можем поднять в воздух?

— У нас по-прежнему нет никаких приказов от флота или от инспектора истребителей. Радиосвязь было невозможно установить, и мы не имели телефонной связи более чем на несколько минут подряд. Мы все еще не знаем, сколько пригодных для полетов самолетов у нас есть.