Евгений Поповкин - Семья Рубанюк

— Больше того, я скажу тебе, — продолжал он. — Я рад, что обстоятельства свели меня именно с Аллой. С Шурой нам было хорошо, смерть ее я пережил очень трудно. Что ж поделаешь? Без семьи я не могу… Люблю детей. Если бы у Аллы не было настоящей большой души, какого-то удивительного такта, врожденной чуткости, что ли, не скоро бы я мог найти своего друга.

Петро слушал брата с глубоким участием, и Иван Остапович редко говоривший кому-либо о своей интимной жизни, сейчас испытывал потребность в дружеском разговоре.

— Я, как и другие, продолжал он, — считал Аллу когда-то поверхностной, даже легкомысленной. Не понял, что в новой для нее обстановке ей трудно, она не знала, как держать себя. И то, что она могла прийти запросто и вымыть голову фронтовику или предложить заштопать его гимнастерку, некоторые истолковывали по-своему, пошло. Знаю Аллу четыре года — и открываю в ней все больше достоинств. Учиться начала, — всячески помогу!

— Ну и хорошо, что ты доволен, — сказал Петро.

В комнату вошла Катерина Федосеевна.

— Так я пошел, — сказал Петро, нахлобучивая шапку.

— До скорого свидания!

…Поздно вечером, покончив со всеми делами, Петро зашел на агитпункт за Оксаной.

С неба бесшумно падала густая масса снега, в рое белых хлопьев не было видно ни хат, ни столбов, ни прохожих.

— Смотри, как переменилась погода, — сказала Оксана, беря Петра под руку и прижимаясь к нему.

— Теперь потеплеет.

Улицы были пустынны, навстречу попалась лишь однотонно поскрипывающая полозьями запоздалая бычья упряжка. На санях, нахохлившись, сидел засыпанный снегом возница, лениво покрикивал:

— Цоб-цобе!

— Вот уж спокойный транспорт, — пряча лицо в меховой воротник и приглушенно смеясь, сказала Оксана. — Пережиток феодализма.

— Ничего… Пока тягачами да автомашинами обзаведемся, лысые еще честно послужат. Побольше бы нам их в бригады.

Хата Девятко, куда перебрались на время Петро и Оксана, была на замке. Снег укрыл пышным ковром дорожку на подворье, осыпал крыльцо, кроны каштанов.

— Мать и Настунька, видно, давно ушли, — сказала Оксана, стряхивая с рукава снег и отмыкая замок. — И следочки занесло…

В хате, доставая новый костюм Петра, Оксана напомнила:

— Ордена и медали не забудь надеть.

— Зачем?

— Батько просил. Меня тоже. Ты ведь знаешь его. Все вместе никогда не собирались. Ему хочется на своих детей поглядеть во всем их блеске.

— Придется уважить, — ответил Петро посмеиваясь.

Оксана выбрала бордовое бархатное платье. Ей сегодня особенно хотелось выглядеть хорошо, поэтому она старательно расчесала и уложила волосы, припудрила лицо, слишком разгоревшееся на холоде. И когда вышла из боковой комнатушки к Петру, он восторженно развел руками:

— Ты просто королева!

Оксана зарделась совсем по-девичьи и, стараясь скрыть радостное смущение, сказала:

— Дай я тебе галстук поправлю… король. Надо поспешать — одиннадцать уже.

Заслышав стук калитки, Остап Григорьевич вышел на крыльцо. В новом, недавно сшитом пиджаке, чисто выбритый, с подстриженными усами, он помолодел, и Оксана не утерпела, чтобы не сказать ему об этом.

— Так оно же, как говорится… горе старит, а радость молодит, — ответил Остап Григорьевич, молодецки подправляя усы. — Проходьте, деточки, а то мы уже намерялись угощение сами поесть. Вот снежок сыплет, это дуже добре, к урожаю…

В жарко натопленной, залитой ярким светом хате было весело и оживленно. Около нарядной елки шумно возились со Светланкой Василинка, Настунька, Сашко́. Иван Остапович, в парадном генеральском мундире, сидел подле накрытого уже стола, разговаривал с Федором Кирилловичем Лихолитом. Жена Федора, Христинья, в малиновой кофточке с напуском и синей юбке, помогала Алле расставлять стаканы и чарки.

— Тесноватой стала наша хата, батько, говорил Петро, помогая Оксане снять шубку. — Новую надо строить.

— Ну так что ж? Трошки разбогатеем и новую поставим.

Иван Остапович поднялся, позвякивая орденами, подошел к ним.

— Ну-ка, ну-ка, дайте взглянуть на свояченицу.

Оксана почти незаметным движением, как и все женщины, когда разглядывают их туалет, оправила свое платье, провела по волосам и, приосанившись, задорно спросила:

— Хороша?

— Хороша-то ты, Оксана, и без бархата, — сказал Иван Остапович, — а сегодня прямо-таки расчудесная.

Катерина Федосеевна и Пелагея Исидоровна внесли большие миски с дымящимся жарким. В комнате пряно запахло лавровым листом, перцем.