Олег Селянкин - Есть так держать!

С книжкой в руках сидит Витя у пулемета. Конечно, читать на вахте нельзя, но ведь взглянуть-то в книжку хоть на минутку можно? Да и вахта сейчас не очень ответственная: полдень, крутом свои люди.

Однако солнце светит так ярко, что на страницы книжки, белые-белые, больно смотреть. На заводе обеденный перерыв, и кажется, что все кругом погрузилось в сон. Даже ни одна собака не лает в поселке на берегу. Из кубрика доносится позвякивание ложек и мисок. После обеда Захар придет сменить Витю, и тогда можно будет выкупаться, немного полежать в тени и почитать.

Витя взглянул на часы, прикрепленные к стенке рубки. До конца вахты остается всего несколько минут. Но как они медленно тянутся!

На берегу стоит береза. Под тяжестью сережек ее ветви опустились, и кажется береза усталой, измученной, сонной. Витя смотрит на нее, старается отыскать хоть что-нибудь новое, интересное, но все уже знакомо. И белый ствол с черными пятнами, и зубчатые листья, и вырезанное на березе сердце, пронзенное стрелой.

Вдруг между ветвей мелькнула черная точка. Еще, еще… В маленькие просветы между ветками почти ничего не видно, и Витя выскочил на берег. Сверкая крыльями, к заводу шли вражеские бомбардировщики. Витя научился безошибочно узнавать их по силуэтам, по гулу моторов и крикнул:

— Воздух! Воздух!

Вытирая ладонью губы, вылетел из кубрика Захар и, даже не взглянув на небо, вскочил на надстройку, зарядил пулемет и лишь после этого посмотрел на Витю.

— Вон! Пятнадцать «лапотников»! — ответил Витя на его немой вопрос.

«Лапотники» — фашистские пикировщики. У них колеса закрыты обтекателями, и поэтому кажется, что, ноги — шасси — засунуты в боты или большие лапти.

Катер готов к бою: на рубке установили ручные пулеметы, а Изотов, ругаясь, снимает с плиты кастрюли. Все, как обычно, но сразу чувствуется, что чего-то не хватает. Сегодня катер приготовился к неравному бою, и все это понимают. И не потому, что самолетов пятнадцать. Бывало и так, что катер успешно отбивался и от двух десятков самолетов. Но сегодня катер лишен своего главного преимущества — быстрого хода, резких поворотов почти на месте — и вынужден стоять неподвижно, как мишень на полигоне.

Вот поэтому и хмурится Агапов, косясь на щель, вырытую на берегу. Что делать? Он старший и должен принять решение, единственно правильное решение… Одному неподвижному катеру не отбиться от пятнадцати самолетов. Может, убрать, спрятать людей в щель? Притаиться и молчать? Переждать в укрытии бомбежку?.. А как бы в этом случае поступил капитан-лейтенант Курбатов?

Агапов представил себе Курбатова таким, каким он видел его в бою много раз: решительный, суровый, стоит капитан-лейтенант на палубе катера, а вокруг падают бомбы, пузырится вода от пуль…

Нет, капитан-лейтенант никогда не бросит катер, не станет отсиживаться в кустах!

Мичман выпрямился и скомандовал, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Катер к бою изготовить! По самолетам вести пулеметный и винтовочный огонь! Юнга! Взять катерные документы — и в щель!

Обрадованные, что и им нашлось дело, мотористы схватили винтовки и уселись прямо на палубу, сжимая приклады побелевшими пальцами, а Витя с папкой документов и журналов скрылся в щели на берегу. Он очень хотел остаться па катере, но командир решил иначе — и разговор окончен.

Так говорил Курбатов…

А самолеты уже над головой. Один за другим они переворачиваются через крыло, показывая свои зеленые спины, и почти отвесно несутся к земле, раздирая воздух воем моторов и падающих бомб. Сбросив груз, самолеты замирают, на мгновение как бы повисают в воздухе, потом медленно лезут вверх к ватным облачкам, чтобы, сделав круг, снова броситься в пике.

Фонтаны огня и выброшенной вверх земли вырастают в поселке, на железнодорожных путях и между нефтебаками. На бараки завода и одинокий катер летчики внимания не обращают. Они спокойно, как на учении, делают заход за заходом и бросают смерть на мирный поселок, сжигают фруктовые сады.

Но катер сам напомнил о себе. Две почти сплошные ленты огня протянулись к одному из самолетов, когда он завис, выходя из пике, уперлись в него, просверлили, и он, клюнув носом, рухнул на землю, объятый пламенем.

Воздушный хоровод сразу расстроился. Самолеты поднялись повыше и, накренившись на крыло, сделали большой круг, рассматривая прижавшегося к берегу малютку, который осмелился сопротивляться, вернее, нападать, хотя его и не трогали. А катер ощетинился трассами: стреляли Бородачев, мотористы и даже Изотов выпустил по самолетам не один диск из своего автомата.