Олег Селянкин - Есть так держать!

И вдруг из-за горы показался город. Длинные, чуть дымящие трубы заводов стоят на его окраинах, будто всматриваясь в зеленеющие степи, в молодо играющую волнами реку.

— Сталинград, — с гордостью произнес кто-то.

Витя оглянулся. К нему подошел капитан-лейтенант Курбатов. Он, как всегда, чисто выбрит, китель и брюки сидят на нем по-особенному красиво, словно специально для него придумали форму моряка.

А город уже рядом. Сначала промелькнули одноэтажные домики, каким-то чудом державшиеся на обрывах, а потом появились дома, красивые, как в Ленинграде, трамваи, гранитная набережная.

Около причалов вереницей стоят пароходы. Они большие, белые, с цветными полосками на трубах. По путям железной дороги, которая проходит почти у самой воды, паровоз тащит длинную цепочку красных вагонов, цистерн и платформ. Паровоз по сравнению с домами и пароходами кажется маленьким замарашкой.

На светлом фоне неба отчетливо видны стволы зенитных пушек, а на платформах стоят танки, закрытые брезентом. В сквере на набережной сидят люди в больничных халатах и с белыми повязками. Они что-то говорят, смеются и радостно машут руками катерам. Витя, хотя и знал, что нельзя этого делать на военном корабле, не вытерпел и помахал им бескозыркой.

Больше часа идут катера мимо города.

— Дворец физкультуры… Дворец пионеров… — называет Курбатов особенно красивые дома, и кажется, не будет конца этому перечню.

— А все-таки наш Ленинград лучше! — неожиданно перебивает его Витя.

Курбатов усмехается, кладет руку ему на плечо и тихо отвечает:

— Он будет таким же красивым, как Ленинград.

Город скрылся за островом, а Витя и матросы все еще смотрят туда, где чуть заметными темными облачками плывет по небу дым из заводских труб.

Под вечер, когда диск солнца стал необыкновенно большим и багровым, катера остановились. Они подошли прямо к деревьям, стоявшим сейчас в воде, и закрепились канатами за скользкие стволы. У бортов колышется черная вода, и кажется, что здесь глубоко-глубоко. Над катерами переплелись ветви деревьев и чуть слышно шелестят молодой листвой.

Хорошо. Прохладно. Тихо.

— Вот здесь и будем стоять, — сказал Курбатов.

— И долго? — не вытерпел Витя.

— Пока не пойдем дальше, — отшутился Курбатов, но потом ответил серьезно: — Военный человек, Витя, не должен спрашивать об этом. Приказ будет — и пойдем.

За бортом ласково журчит вода. Лучи солнца пробрались сквозь марлю, которой затянут иллюминатор, и остановились на лице Вити. Они стараются разжать его веки и будто нашептывают: «Вставай, соня! Посмотри, как хорошо кругом!»

Но Вите вставать не хочется: вчера очень поздно уснул из-за комаров. Их так много, и такие они нахальные, что стоит только на секунду появиться щелке, как в каюту влетает целый рой «пикировщиков», и то над одним, то над другим ухом раздается противное, однообразное, тоненькое и гнусавое их гудение. И что хуже всего — простыню они прокалывают своими хоботками, а под одеялом жарко.

— Как в банной парилке! — обычно ворчит Василий Николаевич.

Все-таки Витя приоткрыл глаза. На стенках каюты темные полосы: комары дожидаются следующей ночи.

«Я вас сейчас тряпкой», — думает Витя и намеревается встать, но в это время на палубе раздается сигнал побудки, и сразу так спать захотелось, что глаза закрылись сами собой.

— Витюша, слышишь? — спрашивает Курбатов, вставая с койки.

— Слышу, — отвечает Витя и нехотя сбрасывает с себя простыню.

«И зачем Василий Николаевич сам каждый день выходит на зарядку? — думает он. — Когда я буду командиром, то в выходной обязательно до завтрака буду спать».

Витя пополнел. Василий Николаевич говорит, что теперь на его ребрах сигнал боевой тревоги не сыграешь: затянуло жирком. Все верно, а насчет жира он ошибается. Не жир, а мускулы: ведь не напрасно Витя каждое утро занимается физкультурой. Витя часто смотрит на свои загорелые руки и ждет, скоро ли на них появятся такие же большие упругие шары, как у Курбатова, Бородачева и у других моряков. Вот и сейчас Витя с силой сгибает руку и пробует упругость мышц. Как будто бы лучше, чем вчера… А на палубе звучит новая команда:

— Купаться!

— Опаздываешь, Виктор, — говорит Василий Николаевич.

И Витя, всунув ноги в большие ботинки, бежит наверх, позвякивая подковками по ступенькам трапа. Он понимает, что опаздывать нельзя: юнга, как и все другие моряки, обязан точно выполнять распорядок дня.