Павел Кодочигов - На той войне

Гостеприимный жест старика послужил своего рода сигналом. Из всех ближних домов потащили всякую снедь, пиво. Тянули руки к машинам, бросали в них цветы, с уважением разглядывали боевые ордена и медали на гимнастерках русских сестер милосердия.

Три дня дивизия шла к Праге, прочесывая леса, вылавливая в горах гитлеровских солдат и офицеров, беря в плен сложивших оружие, освобождая советских людей, угнанных фашистами в Чехословакию. И было на этом последнем пути много цветов и дружеских объятий чехов, были и неожиданные пулеметные очереди из-за угла, из засад, были и артиллерийские обстрелы.

Лилась кровь.

Двенадцатого мая передовые части дивизии были остановлены в городе Иичен, а медсанбат — в Новой Паке, как узнали чуть позднее, заминированной и подготовленной к взрыву.

Последние раненые были обработаны и отправлены в госпитали накануне. Новые не поступали. На чешской земле наступила тишина. Сколько ни прислушивались — ни одного выстрела. Ни впереди, ни сзади. И было от этого так непривычно, что не знали, что делать и чем заняться. Слонялись по школе, в которой остановились, по городу, фотографировались, стирали пропыленные гимнастерки.

Пронесся слух, что группировка генерала Шернера уничтожена, но радоваться не спешили — вдруг появится какая-нибудь другая. Один раз обманулись, теперь лучше подождать официального сообщения. Пришло и оно, и снова недоверие в душах. Привыкли к боям затяжным, кровопролитным, а тут три дня всего повоевали! Так не бывает. Надо еще подождать, чтобы удостовериться окончательно.

Работа нашлась самым неожиданным образом. На последнем марше заболел замполит капитан Коршунов. Начались острые боли в животе, в правой его части. Приступы аппендицита были у него и раньше, но отлежится немного — и все пройдет, а то и на ногах перемается. Теперь же еле добрался до комнаты и слег.

— Подождем еще, посмотрим, что дальше будет. Может, не аппендицит у тебя, а печень разыгралась. Симптомы почти одинаковые, — утешал замполита терапевт Финский.

— Тебе хорошо ждать, ты здоровый, — не выдержал Коршунов, — а я на стенку готов лезть. Зови Тихона.

Тимошин осмотрел больного и нахмурился:

— Надо резать, Яков.

— А что ты от него хотел услышать? — развел руками Финский. — У хирургов одно на уме. Им бы скальпелечком побаловаться.

— Последнее слово за тобой, Яков, но я советую, — настаивал Тимошин.

Коршунов лежал, крепко сцепив зубы, прислушиваясь к разливающейся по всему животу боли.

— Давай, Тихон. И по-ско-рее!

— Скоро не выйдет. Надо еще операционную приготовить.

Превратить в операционную обыкновенный класс не так-то просто, но тут уж навалились всем миром, на десять раз все вымыли и протерли, ни одной пылинки не оставили.

Пока готовились, день к вечеру клониться начал, пришлось свет включать, дополнительные, работающие от аккумуляторов лампы устанавливать.

При них и началась операция. «Лимонную корочку» для быстроты Тимошин и ассистирующая ему хирург Духно сделали с двух сторон.

На операционном столе лежал уже не замполит, а просто больной. Его надо было отвлечь и от неприятных ощущений, и от невеселых дум.

— Ты у нас заботливый, Яша, — начал издалека Тимошин. — Увидел, что мы слонов гоняем, и нашел какую ни есть работенку. Чтобы форму не теряли. А раз так, потерпи немного. Сейчас больно будет. Галя, разводите, — попросил ассистента. — Еще. Зажимы. Сушите. Ага, я так и думал.

— Что, плохи мои дела, Тихон? — спросил больной.

. — С чего это ты взял? Обыкновенный аппендицит. Когда я на прииске работал, по несколько раз в день их «щелкал». Сушите, Галя. Сушите. Ты для такой операции великолепно подготовлен — ни одной жиринки лишней. А мне однажды попался... Не поверишь — жировая прокладка сантиметров на пять. Вот с тем я помаялся.

У Коршунова был разлившийся перитонит. Еще бы немного, и не спасти замполита. Но ни Коршунов, ни Духно, ни помогающие им Катя Мариничева и Лида Васильева ничем не выдали охватившего их волнения.

— Ты очень даже хороший пациент, — продолжал обычным невозмутимым голосом Тимошин, — а вот интересно знать, почему ты мне доверился?

— Потому, Тихон, что все остальные хирурги у нас военно-полевые.

— Хитер, мужик, хитер! — изображая изумление, Тимошин поднял руки и чуть отступил от стола, давая возможность поработать Духно. — А я думаю, почему замполит ко мне такое расположение проявил? Лежи тихо, Яков. Лежи. Ты больной и должен не только доверять мне, но и слушаться.