Павел Кодочигов - На той войне

Пожар был ликвидирован, и все обошлось. Едва держащегося на ногах санитара Тимошин отправил на улицу и удивился:

— Война идет четвертый год! Откуда такие слабонервные берутся?

Замполит улыбнулся:

— Одно дело воевать, Тихон, и совсем другое — в санбате служить. Помнишь, как ты меня первый раз по палаткам водил? Я после той экскурсии три дня куска хлеба не мог проглотить.

— Ну уж? — не поверил Тимошин. — А я всем рассказываю, как ты у нас быстро прижился.

— Знал бы ты, чего это мне стоило! И санитар привыкнет, но голодным несколько дней походит. Пойдем дальше, Тихон?

— На Любиного подшефного еще раз взгляну, и пойдем. Кажется, и на самом деле все нормально, следите за ним, Люба, и, чуть что, сразу за мной.

* * *

Второй час продолжается застолье. Все ему рады. С начала войны лишь в канун наступления нового, сорок четвертого года устроили праздник. Елку срубили, игрушек из марли, ваты и консервных банок наделали и до утра пели, плясали и дурачились. Нынче торжество поскромнее. Собрались на него ближайшие подруги Веры, Надежды и Любови, из мужчин только майор Финский, не самый веселый человек в санбате, но смех не утихает, разговоры и песни сами собой льются.

Люба, чуть забудут про нее, горбится так, что косы никнут. Саша не пришел, а без него и праздник не в праздник. Ее пытаются утешить:

— Нельзя, значит. Над ним начальство есть.

Люба это понимает, но она хорошо помнит последний разговор, в нем видит корень зла, и до того тоскливо становится Любе, что протягивает свою кружку майору и просит налить ее «с верхом».

— Тебе? — удивляется Финский.

— Почему бы мне и не напиться, доктор. Раз в жизни и до чертиков.

Чокается, торопливо выпивает. Не полную кружку налил ей Финский, но и от малости передергивает Любу, обжигает внутри, начинает кружиться голова.

— Ой, девочки! — врывается в комнату Клава Отрепьева. — Что сейчас было, что было! Привезли парня без обеих ног, а первой группы крови не оказалось. Жалко мне его стало, я и предложила «качнуть» из меня кубиков триста. Только взяли, замполит откуда ни возьмись. Отматерил всех: «Почему опять у Отрепьевой берете? Два донора у вас — она да Прокофьева?» Я ему объясняю, в чем дело — и слушать не хочет. Не видела я таким Коршунова. Как с цепи сорвался. Кто ему досадил сегодня, признавайтесь? — Заметила, что Саши нет, поняла, почему сидит такая тихая Люба, и завела «Синий платочек». Песню подхватили и спели хорошо. Клава убежала. Вслед за ней, чтобы не разреветься у всех на глазах, незаметно ушла и Люба.

Саша пришел к шапочному разбору.

— Что случилось? Где Люба? — спросил, почувствовав недоброе к нему отношение.

— Да вот ждала вас, ждала, да все жданки потеряла.

— Не мог я раньше, понимаете ли.

— А теперь она не может. Довели девушку не знаем до чего и нам праздник испортили, товарищ старший лейтенант.

Отругали, пристыдили, прежде чем провести к Любе, но только оставили их вдвоем, начался артиллерийский обстрел. Люба убежала. Все убежали — поступила команда укрыть раненых в окопах. Било тяжелое орудие. Не часто, но точно. Снаряды ложились в расположении санбата, ближайших домов и на улице. Любы не было долго, пришла запыхавшаяся:

— Чуть Клавку Отрепьеву не потеряли! Она в приемной дежурила, рядом с крыльцом, а снаряд прямо в него угодил. Ее взрывной волной об стенку ударило. Очнулась — света нет, фонарик найти не может. В коридор выбралась, кричит и сама себя не слышит и идти не знает куда. Наши фонари увидела, пошла на них. И чего немцы стрелять надумали? Три дня тихо было, и ни с того ни с сего...

— С того и с сего, — возразил Саша. — По костелу немцы бьют, думают, мы там наблюдательный пункт устроили.

— И правда! А как ты догадался?

— Я же теперь артиллерист, — напомнил Саша. — Не успокоятся, пока в колокольню не попадут.

— Ну и пусть стреляют, — отмахнулась Люба. — Ты-то как? Почему задержался? У «тяжелого» сидел? — Саша пришел, все тревоги улетучились, и Люба обрела возможность шутить.

— Да нет, у меня другая работа.

— Вот-вот, а на меня обиделся. Обиделся ведь, правда?

— Все уже прошло. Как твой раненый?

— Живет и жить будет, — подковырнула Люба.

— Благодаря тебе?

— Не только, но и моя заслуга в этом ессть. Вот так! Обстрел продолжался.

— Ты когда дежуришь? — спросил Саша, прислушиваясь к разрывам.

— До утра свободна.

— Тогда пойдем куда-нибудь в окоп на всякий случай.

В глазах Любы снова озорной огонек:

— Боишься?