Павел Кодочигов - Так и было

— Рад видеть тебя здоровым. Хорошо поправился?

— Хорошо, товарищ капитан. Дошагал вот.

— И я дошагал, — улыбаясь каким-то своим мыслям, сказал Малышкин. — Будем и дальше гнать фашистов вместе?

— Так точно, товарищ капитан! — бодро заверил Иванов. — Разрешите идти?

Но капитан не торопился отпускать его:

— Ты что веселый такой? Уж не родных ли нашел? Их освободить должны.

Иванов потупился:

— Как же я их найду, товарищ капитан? Я же прямо из медсанбата.

— Письмо давно надо было написать.

— Вы думаете, можно?

— Почему же нет? В освобожденных районах почта сразу начинает работать. Сегодня же напиши. И вот еще что: к нам пополнение приходит. Много местных. Поспрашивай, может, что узнаешь.

Ничего вроде бы не произошло, всего-то навсего спросил командир роты у своего солдата, нашел ли он родных, а у того на глазах слезы заблестели — был-то при поступлении в роту всего один разговор о матери и сестренках. Оказывается, не забыл его капитан, интересуется, живы ли, переживает. И уж не так одиноко стало Иванову, ноги в пляс готовы пуститься. Ругнул себя — давно надо было письмо в Телепнево отправить, чего медлил?

Первая строчка легла быстро: «Здравствуйте, мама и сестреночки!» А дальше не пошло. Не приходилось Гришке письма писать — не было в этом нужды, — и в школе не научили, там только сочинения писали. Сидел, думал, и все равно одни вопросы получились. О себе догадался сообщить, что жив, здоров, воюет.

По совету Малышкина ни одного новенького не пропускал, каждого спрашивал, откуда призвали, но все порховские почему-то попадались. Через неделю, однако, стали прибывать парни из Дновского района, и, вот счастье, один оказался из соседней деревни Коковкино. Его мать, в этой партии многие почему-то с матерями прибыли, обещала сбегать в Телепнево и рассказать о нем. Завтра, пусть послезавтра, мать узнает его адрес, Настя тут же напишет письмо, оно придет дней через десять, и можно будет жить спокойно.

Прошло десять дней, прошло и двадцать. Весточки из дома не было. То ли случилось что с семьей, то ли та женщина не сдержала своего слова. Написал новое письмо. Оно тоже осталось без ответа. Почему? Погибла Настя? Нинка бы накарябала, мать попросила бы кого-нибудь. Неужели все убиты?

Фронт стоял. Наступление остановила весенняя распутица и загодя построенная фашистами оборонительная линия под грозным названием «Пантера». Какой она была на самом деле, Иванов не знал, но такого разлива воды и такой грязи, расползшейся по всей земле, сколько себя помнил, не видел — в распутицу люди обычно отсиживаются по домам и не знают, что творится в лесах и на дорогах. Солдатам же отсиживаться в землянках не давали. Днем учили строевым ходить по грязи, по команде же в эту грязь падать, ползти, бежать, вскакивать и снова падать там, где застанет новая команда, а ночами заставляли таскать на передовую боеприпасы — не есть же солдатам даром хлеб, если дивизия стоит во втором эшелоне.

Машины вязли в глубоких колеях, сползали юзом в придорожные канавы и надолго застревали там. Лошади выбивались из сил на первых километрах вздувшихся дорог, а солдаты по обочинам тех же дорог, тропками, прямиком по лесу, порой и по болоту, как муравьи, сновали туда и обратно. Солдат выдержит все. Суворовские чудо-богатыри Альпы одолели, так что же роптать на родной земле, где ни гор, ни скал, ни пропастей. Тут, как говорят, сам бог велел. О боге, впрочем, не часто вспоминали, а если случалось, то, чтобы душу облегчить, когда падали со снарядом и лежали в обнимку с ним, из пушки не выстреленным и пока безопасным, клялись, что больше шага не сделают, но, отдохнув и продрогнув, поднимались и шли дальше.

Оборвались все, исхудали, водой пропитались так, что смотреть на нее было тошно, однако пришло время, и природа взяла свое: иссякли хляби небесные, появилось солнце, стало припекать спины, уничтожать грязь. Сначала она загустела, потом начала черстветь, в комья сбиваться, и скоро просохло так, что на дорогах заклубилась пыль. За дело принялись машины и кони, солдатам дали отдохнуть пару дней, и снова начались учения.

Однажды вечером, после возвращения с занятий, у землянки КП роты среди новобранцев Гришка разглядел высокую и тощую фигуру Лешки Ерохина. Вот кто все знает о семье и может рассказать! Нетерпеливые, готовые вынести из строя ноги сдержал, а с голосом не справился:

— Лешка! — крикнул громко. — Лешка, ты?

Лешка обернулся — это был действительно он, — но среди одинаково одетых солдат Ерохин не мог выделить друга и недоуменно оглядывался.