Аркадий Первенцев - Люди одного экипажа

Баштовой был сейчас похож на одного из персонажей репинской картины запорожцев, пишущих письмо султану.

— Вытаскивайте его! — приказал Дубонос.

— Будете говорить с ним? — спросил Горигляд.

— Зачем он мне?

— Куда его?

— В таранный отсек.

— Есть, в таранный отсек!

Лейтенант весело спустился по трапу.

Дальше путь проходил спокойно. Над кораблями барражировали истребители. Обнаженные скалистые берега проплывали перед глазами. Губанов сидел в кают-компании и ел вареную свеклу, круто посыпая ее солью. Пальцы его окрасились.

— Можно? — спросил Дубонос, нацеливаясь в тарелку.

— Пожалуйста, Петр Николаевич...

— Помогает от желудка? — спросил Дубонос.

— Точно не знаю... Просто люблю. Мне всегда кок варит свеклу.

— На тральщике меня угощал командир апельсинами королек. Тоже темно-красный, такой же, — сказал Дубонос, с аппетитом раскусывая бурак.

— А я апельсины не люблю, — сказал Губанов, — они кислят.

— А я не люблю халву. — Дубонос засмеялся. — Помню, в детстве еще, в Николаеве, я на спор съел коробку халвы, и после того так опротивела...

— Теперь халвы нет, — серьезно заметил Губанов, — а ореховую халву я любил.

Они съели тарелку свеклы, вытерли руки и поднялись на палубу, ни слова не сказав о недавно проведенном бое, о своих впечатлениях. Только когда Губанов взялся за поручни, чтобы снова нырнуть вниз, так как опытное его ухо уловило какие-то чужие звуки в правом моторе, Дубонос спросил:

— Как во время этого приключения, — он покрутил пальцем, — вели себя мои критиканы?

— Гетман и Ковтун? — догадался механик.

— Да.

— Как нужно вели себя — работали, — сказал механик и скрылся в люке.

— Как будто всю жизнь воевал наш механик, — сказал Дубонос Баштовому.

— Воевать не страшно, товарищ командир, — приподнимая круглые свои брови, точно нарисованные углем на красном лбу, ответил боцман, — не страшно, когда с пользой. Вот в первом году было трудно воевать, горько. А теперь веселее. Идем к прежним крымским базам. К родному Севастополю. Наверное, скоро начнем немцев со всего водоплеска вытряхивать, товарищ командир.

— Почему так думаешь, Баштовой?

— Все потащили к фронту. Вчера ночью над берегом десятка три лайб и баркасов прошли. В устьях стояли до этого... Ночами идут...

...Катер мчался вперед. Виднелись очертания знакомых берегов прифронтовья. Поднимались на пурпурном закате мыс и далекий шпиль часовни на противоположной стороне бухты. Докатился отдаленный рокот орудийного выстрела береговой батареи. Низко над водой возвращался морской ближний разведчик, свесив поплавки и поблескивая мотором.

— Вот и дошли, — сказал Дубонос Горигляду.

— Первый ваш рейс после ранения прошел благополучно, товарищ командир.

— Вы налет не считаете?

— Заурядная вещь, товарищ командир.

— Вы молодец, Милоч... простите, Горигляд.

Караван вытягивался строго в кильватер Черепанову, который без помощи лоцмана знал проходы в минных полях. «Декабриста» ожидали автомашины, приткнувшиеся для маскировки под стенами домов, под деревьями. У стоянки дивизиона сторожевые катера конвоя встречали представители разведки, чтобы принять пленного немецкого летчика, о котором было сообщено радиограммой-шифровкой.

Дубонос приставал к борту другого катера, ошвартованного рядом из-за тесноты пирса. Таким образом, чтобы попасть на берег, нужно было пройти палубы двух сторожевиков. Команды ошвартованных катеров, зная о поимке летчика, были на палубах. Пленного вытащили из таранного отсека, помещения довольно неудобного и узкого, и передали в руки прибывших в порт представителей нашей разведки. Его усадили в машину и повезли в штаб.

Вечером командир дивизиона, старый приятель Дубоноса по торговому флоту, говорил ему:

— Ты, кажется, попадешь вовремя к нам. Кое - что предстоит.

За окном комнаты на малом газу урчала машина, быстро разгружали хлеб и ящики с продовольствием. На веранде кто-то играл на гармонике популярную песенку «В землянке», и ему негромко подпевали два-три мужских голоса. Ветер, усилившийся к ночи, загибал край чистенькой занавески и шевелил раму. Вестовой, широкоплечий малый с размашистыми движениями и добрым лицом, накрыл письменный стол скатертью, быстро исчез и появился с подносом, уставленным тарелками с салатом из помидоров, консервированной колбасой и холодной кефалью.

— Ты знаешь, Петро, — сказал командир дивизиона, — вот за этим столом, помню, мы не одну ночь просидели с Цезарем Куниковым, когда он готовился к десантной операции на Мысхако. Вот был человек! Все должен был вызнать, все расспросить, все вынюхать. Рисковал обдуманно. Любил людей Куников, зря не хотел сжигать...