Юрий Левин - Схватка

— Больше не ходит. Погиб, — сообщила Мальвина и, обращаясь к Усольцеву, сказала: — Вы его знаете. Он в казино к вам подходил и о чем-то говорил с Денисом, кажется, интересовался, кто вы такие.

— Да-да, припоминаю. Я еще руку сунул в карман — за лимонку ухватился... Значит, и ему капут?

— И ему, — подтвердила Мальвина.

— Ну что ж, с победой вас, товарищ Усольцев! — торжественно произнес секретарь подпольного райкома.

— А как ваш напарник? Он-то где?

— Мужик что надо, — ответил Емельян. — Высшей пробы. Он уже отбыл к месту службы. А служба у него, сами знаете, не сахар. Адская работенка.

— И опасная, — добавил Виктор Лукич. — Кому известно, что он с немцами бок о бок ходит по заданию партии? Кто-нибудь подстережет в темном углу... Да что говорить, по тонкому льду ходит.

— Лед хотя и тонкий, как вы сказали, но походка у него осторожная, — сказал Усольцев и, взглянув на Мальвину и Яну, продолжил: — А наши барышни чем не героини? Если б не они, нам бы казино не видать...

— Спасибо вам, дорогие сестры! — секретарь пожал руки обеим. — Теперь скажите: где были, когда произошел взрыв?

— Когда наши покинули казино, Мальвина мне шепнула, чтобы я вышла. Я выбежала и подалась в соседний двор. Там за сараем и услышала сильный-сильный грохот. Аж сердце оборвалось — за Мальвину испугалась...

— А я, — продолжила Мальвина, — на кухне присела: мол, устала. С прижатым к груди подносом — вроде сердце прикрыла. Сижу и жду. А душа в пятках... Страшно же: вдруг весь дом завалится... Ударило так, что и передать не могу, вся кухня заплясала кастрюлями, сковородами, чашками, тарелками... Глаза закрыла — и в колобок превратилась. А по спине будто кнутом что-то бьет... Слышу: визг, стон, крики. Это из зала доносится. А повар плашмя на полу лежит — ни жив ни мертв... Потом он очнулся, встал и побежал в зал. Через минуту возвратился в кухню с воплем: «Майн готт! Алле зинд тот!», («Боже мой! Все мертвые!»). И начал меня тормошить: жива ли я? Я встала, а повар, взяв меня за руку, потащил на улицу. Он сказал, что опасно оставаться в доме, который может вот-вот рухнуть. Там я встретила Яну. Повар и ей сообщил, что в казино все погибли и что это дело рук коммунистов и партизан. Он велел нам уходить домой. Мы тут же убежали к себе...

Немецкий гарнизон весь воскресный день стучал топорами — сколачивали гробы. Даже каратели-эсэсовцы оставили свои привычные дела и взяли в руки вместо автоматов и плеток пилы да топоры. Такого в их службе никогда раньше не случалось. Гренадерский батальон, прошедший марш-парадом Грецию и Париж и ничуть не пострадавший, а в крохотном белорусском местечке в один миг лишившийся почти всего офицерского состава, копал могилы.

Стук топоров гулко разносился по морозному воздуху. В каждой избе слышно было. Люди уже все знали: слышали вечерний взрыв, от которого почти в каждой хате что-то брякнуло. Доносились и лающие крики чужой речи. А с рассветом по улицам райцентра бешено носились автомобили, мотоциклы.

По местечку катилась весть: «Чули, сколь полегло вчерась немцев?..»

Люди радовались и тут же содрогались. Одно чувство — светлое, утешительное, к сожалению, быстро улетучивалось и сменялось другим — тревожным, смутным, от которого становилось жутко, ибо каждый уже знал и даже на себе испытал суть немецкого «нового порядка». Как эхо неслось от хаты к хате: «Будет беда...» Беду, которую не миновать, предвидел и подпольный райком партии. Поэтому в избу деда Сымона, после того, как ушли Мальвина и Яна, через определенные интервалы приходили поодиночке подпольщики и получали от товарища Антона лишь одно задание: отправиться в райцентр и убедить людей уходить в партизанские леса.

Усольцев тоже без дела не остался. Ему и Змитроку Костюкевичу поручалось подготовить новую листовку: люди должны знать, что борьба продолжается, что оккупантам пощады не было и не будет, что есть силы, которые способны пустить кровь чужестранцам-карателям. Так и написал Змитрок: всех, кто пришел с оружием на нашу землю, ждет участь посетителей казино!

Листовка родилась мгновенно. Поликарп Петрович набрал ее так, что не потребовалось даже корректуры — ни одной ошибки! А печатала Яна. Усольцев же, радуясь проворности своей ученицы, попеременно с Костюкевичем крутили колесо печатной машины...

— Что видишь, Янка? — тихим голосом спросил Усольцев своего напарника, с которым вот уже больше получаса лежал рядышком в густом кустарнике вблизи железнодорожного полотна у разъезда Дубки.