Юрий Левин - Схватка

— Не надо так. Я теперь живу этим. Во сне вижу казино. Не лишайте меня удовольствия поднять его на воздух. Прошу вас...

— Ну, допустим, вы пройдете в казино, — продолжал свои доводы товарищ Антон. — Кругом немцы. Веселятся, пьют, болтают. А вы глухонемой, что ли?

Усольцев вдруг улыбнулся:

— А что? Можно и глухонемым... Напарник мне нужен... Чтоб немецкий знал.

— А вы?

— Мне не обязательно... Есть идея.

— Какая?

— Можно потом доложить? Требуется кое над чем еще покумекать.

— Лады, кумекайте. А встреча с капитаном когда?

— Завтра. Сегодня листовку отпечатаю, и я свободен.

— Кто с вами пойдет на капитана?

— Гук Янка. Он же шофер.

— Добре. Желаю удачи!

— Только казино никому другому не отдавайте, — Усольцев умоляюще посмотрел на товарища Антона.

— Не отдам. Оно ваше!

— Располагайтесь, а я в казино, — сказала на ходу Яна, оставив в соседском доме Усольцева и Гука. — Через час приведу кавалера. Встречайте!

Усольцев и Гук прошлись по всем трем комнатам, заглянули во все закутки.

— Значит, так, — спокойно произнес Емельян. — В спальню первой войдет Яна. Так мы с ней договорились. Капитан снимет мундир, сапоги в зале и тоже направится в спальню. Вот там и должны мы скрутить его. Перед самой кроватью. Понял, Янка?

— Яснее ясного, — ответил Гук.

— Слушай дальше. Я поджидаю его в спальне, за дверкой. Ты — за ширмой в зале. Я первым встречаю немца: «Хенде хох!». Ты сразу же появляешься сзади... Но с чем? — Оба посмотрели по сторонам.

— Вон, смотри. — Янка показал на утюг.

— Подойдет. Эта штука увесистая.

Затем Гук вышел во двор и нашел подходящее место за сараем — снежный сугроб, в котором вырыл глубокую яму для капитана. Возвратился в дом через окно, потому что на дверь снаружи, чтобы никаких подозрений не вызвать у немца, повесил замок.

Когда Янка, разогревшийся и покрасневший, появился в зале, Емельян погасил лампу и велел напарнику тоже устраиваться за ширмой.

— Только не спать, — подал голос из спальни Емельян.

— На табуретке спать не приучен. У вас там комфорт — пуховая перина. Завалиться бы на нее...

— Янка, тебе сколько лет?

— Двадцать три. А что?

— Жениться пора.

— Невесты попрятались.

— А Марыля?

— Не подходит. Она меня старше.

— Ну, а Яна?

— Городская. За меня не пойдет.

— А если я посватаю?

— Попробуйте. Я согласен. Яна симпатичная...

— Вот видишь, нравится, а зеваешь.

— До свадьбы ли нонче? Вот покончим с германцем, тогда и свадьбу справлю.

— Не забудь меня позвать.

— Как можно без вас! Первым гостем будете. Шафером согласны?

— О, даже такой почет! Приеду, Янка, прикачу на твою свадьбу со своей Степанидой. Пусть и она узнает вас, братьев моих белорусов.

— Ну и добре, — успел сказать Янка и смолк. Он услышал скрип калитки и шаги. Кажется, идут.

Шаги приблизились к двери, потом щелкнул ключ, и Яна с немцем шумно вошли в дом. По залу скользнул луч электрического фонарика. Капитан, видно, охмелевший, безостановочно что-то рассказывал своей спутнице. Он говорил громко и хрипло, а Яна заливисто смеялась.

Яна зажгла лампу, и в зале стало светло. Капитан выставил на стол бутылку и попросил подать рюмки. Усольцев и Гук услышали бульканье жидкости.

Немец торопил события. Он осушил первую рюмку, потом вторую, третью и, конечно, еще больше охмелев, потянулся к Яне. Она отстранила его и побежала в спальню. Немец шагнул за ней, но она сказала ему, что в одежде и в сапогах в спальню не ходят. Он захохотал и принялся снимать с себя мундир, ремни с грохотом летели на пол, и сам капитан, когда взялся за сапог, тоже свалился на бок, задев руками ширму, за которой сидел Гук. Ширма зашаталась. Янка сжал в руке утюг.

Немец что-то злобно шептал и медленно поднимался на ноги. Яна слышала его возню, но голоса не подавала. Она молча лежала на кровати, укрывшись одеялом, и ощущала учащенный стук своего сердца. Почему так медленно тянется время? Скорей бы все кончилось... Ну, что он там копается?.. А Емельян Степанович? Что-то его не слышно... Уснул?.. Страшновато стало Яне. Холодок побежал по телу. Вздрогнула: немец швырнул сапог... И сделал шаг в спальню.

— Хенде хох! — Усольцев преградил дорогу немцу у самой кровати.

Фашист, стоя в нижнем белье, только успел крикнуть: «Фройляйн Яна!» — и тут же замолк: рука Янки Гука с увесистым утюгом пригвоздила его к полу.

Когда с капитаном было покончено, и он был упрятан за сараем, Емельян спокойно произнес: