Юрий Левин - Схватка

Оба быстренько засеменили к двери.

— Стойте! — скомандовал Усольцев. — Вы, конечно, совсем одичали и не знаете, что Красная Армия разгромила немцев под Москвой и гонит их так, что аж пятки у фрицев сверкают. Скоро и здесь мы будем встречать нашу армию. Знайте, вам пощады тоже не будет. Советую подумать: с кем вам быть? Теперь убирайтесь!

Тишина воцарилась в доме лесника. Все молча пили чай, приготовленный хозяином. Никому не хотелось вслух произносить то, что и так ясно: воздух стал чище в этой лесной избе! Усольцев пил и изредка поглядывал на хмурого Якова: чем-то был недоволен. Емельян чувствовал, что именно его действия не устраивали Урецкого. Ну, как же, взял и отпустил таких вражин. По ним пуля плачет, а они на свободе...

Только хозяин суетился. То в погреб спускался, то в сени удалялся: кое-что к чаю приносил.

— Вы уж извините за худое угощение, — говорил он.

— Блудни все мои сусеки подчистили.

— Паразиты! — снова выругался Яков. — Зря мы в них не разрядили автомат.

Усольцев, положив руку на спину рядом сидевшему Урецкому, сказал:

— Ну перестань хмуриться, Яша. Все правильно... События сотрут их в порошок.

— Трупы они, хоть и живые, — поддержал Емельяна Клим.

— В том-то и дело, что живые, да еще и пакостные, — твердил Урецкий. — Давай, Емельян, догоним их. Далеко не ушли. И в расход...

— Ты настаиваешь? — вдруг спросил Усольцев.

— Ненароком и нас подпалят эти блудни, — пугливо произнес хозяин. Емельян отодвинул от себя кружку с чаем и встал. В этот момент в двери раздался стук. Все взялись за автоматы.

— Хто там? — лесник подался к двери.

— Впусти, Демьян! Это я, Букрей.

Усольцев услышал и велел впустить. Букрей вошел и с порога выпалил:

— Все. Я его хряснул.

— Кого? — спросил Усольцев.

— Кулака этого...

— Напарника своего?

— Его... Топором по башке...

— Ты толком говори, почему ты его порешил?

— Он меня подговаривал спалить хату и вас... Я промолчал, вроде согласен. Он за угол хаты пошел по своим надобностям. А я топор у крыльца взял; видел, где Демьян кладет его... И топором хрясь по башке... Он сразу с копыт...

— Ну вот, теперь дуй прямиком к мамочке, — посоветовал Букрею Усольцев.

— Не-е, с вами пойду... Возьмите меня... Хочу немчуру колошматить... Оружие знаю... Пулеметчиком был...

— Не хнычь! Сейчас решим, — и Усольцев обратился к товарищам: — Ну как?

— Военную присягу принимал? — спросил Букрея Гулько.

— А как же, принимал.

— И нарушил... Предал...

— Теперь не нарушу. Любое задание дайте. Все исполню. Вот увидите.

— Ну что ж, примем тебя в партизаны, — сказал Усольцев, — но пощады тебе не будет. Грех и позор смывают своей же кровью. Ты готов на такое?

— Готов! — ответил Букрей.

— Как думаешь, Яша? — спросил Усольцев.

— Согласен с тобой, — ответил Урецкий. — Пусть в бою докажет, что он был ефрейтором.

На этом поставили точку. Попрощались с лесником и вышли на кратчайшую дорогу, которая вела в партизанский лагерь. А с рассветом прибыли на место и после короткого отдыха доложили командованию об успешном испытании «удочки», в результате которого полетел под откос немецкий эшелон с личным составом и боевой техникой. Добро, конфискованное у Букрея и его напарника, передали начальнику штаба. А Букрей предстал перед теми, кто должен был окончательно решить его судьбу.

Весть об удачном рейде группы минеров быстро разнеслась по отряду. «Удочка» был принята партизанами на вооружение.

Новогоднюю ночь Емельян провел в одиночестве. Так случилось. Самые близкие товарищи ушли на задание, а он остался не у дел, можно сказать, доживая в отряде последние часы. Случилось совершенно неожиданное: вызвал командир отряда и сообщил, что подпольный райком партии приглашает его, Усольцева, к себе для выполнения важного задания. Какого — не сказал майор Волгин, видимо, сам не знал. Лишь добавил, что эта просьба исходит от товарища Петрени.

— А как с операцией? — спросил Усольцев. — Я ведь отправляюсь в ночь с минерами на «железку».

— Остаетесь здесь, — сказал командир. — На рассвете за вами приедет подвода.

Без пяти двенадцать Емельян вышел из землянки, посмотрел на вызвездившееся небо и вплотную приблизился к мохнатой сосенке, мимо которой много раз проходил и рукой трогал, будто гладил мягкие длинные иглы. Теперь он хотел, чтоб она стала его новогодней елкой, и поэтому шел к ней, как идут на свидание с любимой, боясь опоздать.