Андрей Марченко: Терракотовые дни

Кого-то взрывом оторвало от земли и бросило на колючую проволоку. Кто-то кричал.

— Твою мать, твою мать, твою… — подбадривал себя старшина и, перебирая локтями, пополз прочь, туда, откуда он явился.

Метров через тридцать поднялся на четвереньки, еще через десяток метров побежал. Ему будто стреляли вслед, но каким-то чудом он уходил…

Он свалился в то же пулеметное гнездо, в котором был при наступлении. Затем поднялся, осмотрел поле боя: немцы еще стреляли, но, скорей, для порядка. Вроде бы в контратаку они не шли, и, возможно, будут рыхлить землю минометами до утра, и лишь потом вернутся на передний край.

— Такие дела, братишка, — прошептал старшина убитому немцу.

Батальон боевую задачу не выполнил. И то, что майора убили, это, вероятно, лучше для него. Может, под трибунал бы не отдали, но крови бы попили. А вот его, старшину, возможно, пристрелит политрук прямо в окопе, объявив его бежавшим с поля боя. [1] До приказа НКО N 277 от 28 июля 1942 года, известного в народе как "Ни шагу назад", оставался почти год, но то, что политруки использовали оружие против своих, не такой уж и редкий случай. Скажем, у меня есть копии нескольких финских плакатов, датированных 1939 годом, где эта тема обыгрывается широко.

— Да, политрук наш еще та скотина… — сказал старшина все тому же немцу.

Немец остался безучастным. Сапогом старшина тронул щеку убитого — так и есть, сломал ему шею. Хороший удар — ничего не скажешь…

Вдруг кто-то застонал.

Старшина сперва подумал, что это немец-пулеметчик, в которого майор всадил штык. Попытался добраться до первого номера, чтоб добить и его, но оказалось — майор жив.

Старшина стащил его в гнездо. Майор был без сознания. Выглядел он препаршиво: гимнастерка почернела от крови, на губах проступила пена. Ран было как минимум пять. Пять жестоких, сквозных отверстий. Иногда человеку хватало и одного, чтоб отправиться на встречу с предками. А этот был жив. Все еще жив…

— Ну что с тобой делать?

Старшина разорвал свой санитарный пакет и запихал его под гимнастерку. Пакет майора тоже вскрыл и затолкал его тому за спину. Конечно, не перевязка, но сойдет.

Он осмотрелся еще раз: бой почти затих.

Конечно, ожидать утреннего появления немцев резону не было. Идти к своим? А как же политрук?..

А что если захватить майора? Он все равно не жилец, но это, конечно, меняло дело: получалось, что он вынесет командира из-под огня. Ну, или тело командира. Опять же — если немцы начнут стрелять, раненый прикроет ему спину…

Майор был не так уж и тяжел, страх гнал старшину, толкал его в спину, и совсем скоро он был в своем окопе.

Там его уже встречали. Пистолет политрука был в кобуре, но кобура оставалась расстегнутой, было видно рукоять револьвера. «Наган» — оружие в бою так себе, немногим лучше кастета. А вот пустить пулю в лоб ближнему — ничего, сойдет…

— Кого это ты прешь? — спросил политрук.

— Это товарищ майор… Командир батальона… — ответил старшина, пытаясь отдышаться.

Старшина свалил раненого на бруствер. Стал глотать воздух, словно только вынырнул с многометровой глубины. Будто бы стал начинаться дождик. Или старшина его раньше не замечал?

— Зря нес, — заметил политрук. — Он, вероятно, не жилец…

— Он — герой, — стал защищать свою ношу старшина. — Сам подавил пулеметный расчет, закрыл амбразуру своей грудью…

О том, что второго номера пулеметного расчета он сбил сам, старшина отчего-то умолчал.

— Что там происходит? — кивнул политрук в сторону немецких позиций.

— Попали под обстрел минометов. Прыгающие мины… Мины-лягушки.

— Что за чушь? — удивился политрук. — Мины не могут прыгать. Они что, резиновые?..

А ты сходи, посмотри, — подумал старшина и чуть не ляпнул этого вслух. Но тут в разговор вмешался майор, сделал это единственным возможным для него способом — по грязи начал сползать в окоп.

— Ладно, тащи в госпиталь. Может, еще успеешь живым донести…

— Дайте кого-то в помощь!

— Да ты что! Санитаров всех убило, а у меня каждый штык на счету! А если немцы в контратаку пойдут.

А, действительно, вдруг пойдут? — подумал старшина…

И понес майора дальше, по переходам. Где-то за его спиной все еще ухали минометы. Но звук был далекий и глухой. Он уже не пугал, а, наоборот, успокаивал: смерть осталась позади…