Павел Нилин: Дуэль

Часовой смотрит в небо, заслонив глаза от солнца ладонью. А истребитель все стреляет и снижается, И часовой чувствует, как по плечу, под шинелью, потекло у него что-то теплое и густое. Истребитель стреляет в него.

Иван Торопов отступает на шаг, становится за толстый ствол сосны и вскидывает винтовку.

— Эх, мать честная, в; какое место целиться-то, не знаю! Ведь стальной он, дьявол, не пробьешь, однако, пулей-то его.

Но Иван Торопов все-таки стреляет в самолет. И под ясным небом завязывается неравная дуэль.

Истребитель кружит над часовым, как те вороны, и свистят пули, вгрызаясь в асфальт, в шоссе.

В ответ на множество пуль истребителя часовой может выпустить только одну, потом другую, третью, четвертую, пятую. И обойма пустая.

Иван Торопов не спеша заправляет вторую обойму. Он не чувствует теперь, как теплые струйки крови пробиваются у него под шинелью, под гимнастеркой.

«Голову бы он мне только не попортил», — тревожно думает часовой.

И снова, старательно прицеливаясь, стреляет.

Пускай бы он ниже спустился, истребитель, видно было бы хоть летчика, а то что ж так палит в божий свет, как в копейку. Не видно ничего, и патронов не наберешься.

А у немца патронов, наверно, много. Ему патроны готовит чуть ли не вся покоренная им Европа. Вот немецкий летчик и затеял, может быть из баловства, этот поединок с одиноким часовым. Конечно, из баловства, из озорства. Он уже выпустил в часового несколько очередей и не очень тревожится, должно быть, что не все пули попадут в часового. Но все-таки удивительно, что часовой там стоит, при шоссе, до сих пор. Летчик видит его за сосной. Часовой не прячется. Он просто стоит и стреляет.

А может быть, это вовсе не часовой? Может быть, это памятник, монумент? Живой человек давно уже должен бы упасть. Чудес не бывает.

Чтобы еще раз убедиться в этом, истребитель снизился до бреющего полета и в тот же момент, кувыркнувшись, врезался металлическим носом в кювет, около мертвых немцев, над которыми только что кружили вороны.

Через мгновение упал и часовой Иван Торопов.

А когда его подняли и доставили в медсанбат, оказалось, что он получил тридцать восемь пулевых ранений. Но он все еще жил.

— Попал я в него? — озабоченно спросил он.

— Попал.

— Куда? В какое место попал-то?

— В самую середку, как надо.

— Правду вы говорите?

— Правду.

— Ну, слава богу! — удовлетворенно сказал Иван Торопов и потом, напрягая все силы, медленно, с расстановкой добавил: — А я, однако, весь изболел душой. Думаю, неужели я в него не попаду? Ведь я не знаю, в какое слабое место у него целиться. Ведь я в самолеты-то ни разу, однако, не стрелял.

Он виновато улыбнулся, как бы испрашивая прощения за то, что в самолет он раньше никогда не стрелял, и с этой улыбкой умер.