Иван Кошкин: Когда горела броня. Наша совесть чиста!

— Но мы не получили приказа на отход… — начал было Васильев.

— Его не будет, — устало ответил начштаба. — Рация разбита, телефонной связи с корпусом нет. Немцы уже у нас в тылу. Оставаться здесь — значит обречь людей на бессмысленную гибель и плен. Вы этого хотите? Или боитесь ответственности, Валерий Александрович? Я беру на себя ответственность и отдаю приказ об отходе. У вас есть карта? Нет? Берите мою. Попытайтесь пробиться к соседям, если это будет невозможно — идите лесами на восток.

Васильев молча кивнул и обратился к бойцам:

— Товарищи, организованно берем раненых и быстро на ту сторону леса. Наша задача — проскочить поле у них под носом.

Комиссар повернулся к Алексееву:

— Не задерживайтесь.

Секунду казалось, он колеблется, затем Васильев крепко обнял майора.

— Еще увидимся. — Обернувшись, он зашагал вслед за бойцами.

Вдоль дороги, обгоняя грузовики и тягачи, несся малый полугусеничный бронетранспортер. С тех пор, как на Украине его автомобиль обстреляли русские окруженцы, командир семнадцатой танковой дивизии генерал-майор Генрих Штегманн предпочитал в прифронтовой зоне передвигаться на чем-нибудь посолидней. Дорога, разбитая сотнями машин, становилась все хуже, обочины и кюветы были забиты брошенными русскими грузовиками и подводами. Наконец проезжая часть сузилась настолько, что генерал приказал свернуть на поле. Бронетранспортер сбавил ход, и Штегманн смог лучше разглядеть завалы из автомобилей и телег.

— Значит, они шли всю ночь, — пробормотал он.

Несмотря на ветер и шум мотора, его начальник штаба, полковник Хаусс, услышал своего командира.

— Всю ночь и все утро, — крикнул он. — Посмотрите, они сталкивали неисправные машины с дороги танками.

— Бедный Ганс, у него не было ни единого шанса, — сказал Штегманн.

Этой ночью одиннадцатая армия русских пошла на прорыв из окружения, причем совсем не там, где ожидалось. Вместо того чтобы наносить удар в направлении Ребятино — Воробьево, навстречу наступавшей 328-й стрелковой дивизии, армия, пять стрелковых и одна танковая дивизия, ударила на Боголепово. На последних каплях горючего русские танки, поддержанные последними снарядами русских пушек, отчаянно атаковали деревню, занятую разведывательным батальоном и ротой танков его одиннадцатой танковой дивизии. Бой продолжался всю ночь, деревня была буквально стерта с лица земли. Атака следовала за атакой, и наконец под утро русская армия, свыше тридцати тысяч человек, вышла из кольца, оставив, правда, большую часть тяжелого вооружения. Танковый полк и артиллерия, застрявшие под Воробьево, не успели к деревне, и разведывательный батальон, понеся тяжелые потери, вынужден был отойти. Среди погибших был и доблестный командир батальона, гауптман Ганс Хубе.

Бронетранспортер выехал на холм, и у генерала захватило дух от открывшейся картины. Перед ним еще дымились остатки того, что было деревней Боголепово. Русские деревянные избы загорались очень легко, но здесь не осталось даже глиняных печей, которые обычно переживали любой пожар. На поле стояло полтора десятка русских танков, Штегманн даже отсюда мог определить, что большинство из них было не подбито, а просто брошено, видимо, из-за отсутствия топлива. Чуть дальше стояли подбитые немецкие танки, пять или шесть. Поле было завалено трупами в выцветших гимнастерках, но генерал по опыту знал, что здесь лежит гораздо меньше убитых, чем кажется на первый взгляд.

— Итак, они прорвались, — подытожил Штегманн. — Прорвались, пока мы возились с этой стрелковой дивизией. Шесть за одну, неплохой, черт побери, обмен. Что там у Мартина?

— Мартин докладывает, что захвачено около шестисот пленных и несколько десятков орудий, в основном неисправных, — ответил начальник штаба.

— Он готов записать в трофеи каждую раздавленную русскую пушку, — раздраженно сказал генерал. — Мартин не думает ни о чем, кроме дубовых листьев к своему Железному кресту. Знаешь, Альфред, — он не отрываясь смотрел на поле, по которому вышла из окружения русская армия, — если они найдут тело командира этой 328-й стрелковой дивизии, пусть сообщат мне — я похороню его с воинскими почестями!

Чекменеву снилось, что он лежит на плоту, и река несет его вниз по течению неведомо куда. Солнце приятно согревало капитана, вода текла совершенно бесшумно, жизнь казалось прекрасной. Внезапно дикая боль пронзила ногу, и Павел Сергеевич пришел в себя.