Иван Кошкин - Когда горела броня. Наша совесть чиста!

Рядом с этими двадцатилетними мальчишками он, меняющий четвертый десяток, чувствовал себя стариком. Он не хотел признаваться в этом даже себе, но в тот момент, когда Петров и Нечитайло вытащили из подбитого танка раненого комбата, Беляков почувствовал странную пустоту в груди. Комиссар никогда не испытывал ничего подобного. Михаил Владимирович всегда смеялся над рассказами о людях, которые могли предвидеть свою смерть, однако сейчас, наедине с собой, он ясно ощутил, что следующий бой ему не пережить. Эта мысль пришла внезапно, и на мгновение паника подкатила к горлу. Бешеным усилием воли комиссар взял себя в руки: после всего, что было сказано вчера, он не мог позволить себе даже минутной слабости. Страх был вытащен на свет из самых подлых и грязных закоулков сознания и в который раз безжалостно убит. Теперь следовало привести себя в порядок. Михаил Владимирович снял комбинезон и гимнастерку, достал из сумки свежий подворотничок и аккуратно подшил его. Хорошо бы, конечно, помыться, но воды поблизости не было, поэтому комиссар ограничился тем, что надел свежее белье. Зашив пару дырок на галифе, он намотал свежие портянки и почистил сапоги. Затем достал помазок и зеркальце, налив в кружку воды, взбил пену и принялся сбривать трехдневную щетину. За этим занятием его и застал Петров. Старший лейтенант с восхищением смотрел, как комиссар тщательно скоблит щеки и подбородок, затем, поливая из фляжки, смывает мыло с лица. Все движения Михаила Владимировича, скупые и точные, говорили об абсолютном спокойствии, и комбат, который чувствовал, что у него самого руки дрожат отнюдь не от холода, люто позавидовал Белякову.

— Что, Ваня, не спится? — комиссар убрал бритву в чехол и сполоснул кружку.

— Да вот, проснулся, — пожал плечами Петров. — Теперь, наверное, всегда раньше других вставать буду.

— Это нормально, — успокоил его Беляков. — Вообще-то, можно уже и остальных поднимать. Скоро совсем рассветет.

— Как деревня? — спросил старший лейтенант.

— Бой прекратился, так что, наверное, взяли.

— Понятно, — комбат смотрел на поле, затянутое туманом. — Что ж, пойдемте и впрямь поднимать наших орлов.

732-й стрелковый полк действительно взял Ребятино. Несмотря на внезапность атаки, несмотря на непривычный час, немцы быстро опомнились. Солдаты сильнейшей в мире армии, завоеватели Европы, они умели драться в любых условиях, и хотя ночью огонь пулеметов потерял часть своей сокрушительной мощи, гитлеровцы сопротивлялись умело и хладнокровно. Освещаемое пламенем горящих изб, село превратилось в поле боя, на котором уже трудно было отличить своих от чужих. О том, чтобы управлять батальоном в таких условиях, не было и речи — взводы воевали сами по себе, выполняя одну задачу: уничтожай тех, кто перед тобой, и продвигайся вперед. Вскоре на помощь второму был послан первый батальон, немцы открыли артиллерийский огонь по восточной окраине села, орудия дивизии начали ответную стрельбу, пытаясь подавить батареи врага. Третий батальон последовал за вторым, артиллеристы 732-го выкатывали «полковушки» на прямую наводку, стреляя в упор с дистанции пистолетного выстрела. К четырем часам ночи огонь немцев стал ослабевать, кое-где красноармейцы вышли на западную окраину села. В пять часов последние очаги сопротивления были подавлены, уцелевшие гитлеровцы начали сдаваться. О том, чтобы преследовать оторвавшегося противника, не было и речи, и командир 732-го выдвинул вперед дозоры и начал закрепляться в селе. Потери были ужасающими, в стрелковых ротах осталась едва треть бойцов, командир первого батальона был убит, командир третьего — ранен. Лейтенант, командовавший саперной ротой, сгорел заживо, когда рядом взорвался бак одного из его огнеметов. Асланишвили, дравшийся врукопашную, получил штык в плечо, но идти в медсанбат отказался. Комиссар полка, подававший пример остальным, отделался несколькими ожогами. Гольдберг казался заговоренным, его фуражка была пробита в двух местах, форма превратилась в лохмотья, но ни одной раны на нем не было. Чекменев, имевший приказ комдива отвести свои взводы, после того как пехота дойдет до немцев, сохранил большую часть своих разведчиков.

Понимая, что полк потерял боеспособность, Тихомиров приказал 717-му сменить 732-й, и танки, выдвигавшиеся на исходные, проехали мимо выходивших из села батальонов. Петров, стоявший, как обычно, в открытом люке, смотрел на смертельно уставших, грязных людей с черными от копоти лицами, и внезапно, повинуясь какому-то странному порыву, вскинул руку к танкошлему. В ответ какой-то человек без гимнастерки, с перевязанными плечом и рукой, поднес ладонь к мятой фуражке, но «тридцатьчетверка» комбата уже ушла дальше.