Иван Кошкин - Когда горела броня. Наша совесть чиста!

Но хотя левый фланг Тихомирова громил противника, в центре дела обстояли не лучшим образом. Наступление 715-го полка, похоже, захлебнулось. Танки стояли сразу за раздавленной немецкой батареей, и через просеки, прорубленные немецкими артиллеристами в подлеске, Петров мог видеть только небольшой участок поля. Урожай был убран до срока, и на колючей стерне неподвижно лежали люди в мешковатой форме цвета хаки. Смерть, словно издеваясь, придала им нелепые, несуразные позы, выстелив человеческими телами последний рубеж, до которого дошли цепи 715-го стрелкового полка. Петров не знал, что случилось с танками третьей роты, связаться с Ивановым не удавалось, но даже из леса были видны клубы черного дыма, поднимающиеся в небо. Где-то на поле горели танки, разделившие судьбу пехотинцев.

Напряжение росло, больше всего комроты боялся, что у кого-нибудь из его подчиненных сдадут нервы и он откроет огонь по первому, кто покажется из лесу, не разбирая, свои перед ним или чужие. К счастью, когда стрелковая рота с ходу выгнала на них бегущих немцев, никто не выстрелил без приказа. Увидев танки, гитлеровцы замерли как вкопанные. Воя электроприводом, развернулась башня «тридцатьчетверки» Нечитайло, и фашисты, решив, что сопротивление бесполезно, подняли руки. Выскочившие на поляну красноармейцы сгоряча едва не перекололи немцев штыками, но Петров, по пояс высунувшись из люка, обложил славян такими матюгами, что те как-то сразу остыли к убийству. Повинуясь приказам невысокого чернявого командира в круглых очках, два взвода вышли на опушку и принялись окапываться, еще один занялся капитулировавшими немцами. Командир подошел к танку комроты, и старший лейтенант с удивлением увидел у него на рукаве красную звезду. Судя по знакам различия, ротой почему-то командовал батальонный комиссар, поэтому Петров, спрыгнув с брони, вскинул руку к танкошлему:

— Товарищ батальонный комиссар! Первая рота первого батальона сто двенадцатой танковой дивизии занимает круговую оборону на опушке леса. Командир роты старший лейтенант Петров.

— Вольно, товарищ старший лейтенант, — комиссар четко, хоть и без присущей кадровым военным лихости, отдал честь в ответ и сразу протянул руку: — Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, моя фамилия Гольдберг, Валентин Гольдберг. Я комиссар второго батальона, временно командую третьей ротой, их командир ранен.

Маленькая ладонь комиссара была крепкой, сухой и мозолистой. Комроты во все глаза уставился на незамеченное потускневшее боевое Красное Знамя на груди политработника. Эмаль на ордене потрескалась, а частично даже откололась, сам он был какой-то непривычный. Гольдбергу на вид можно было дать что тридцать пять, что пятьдесят, и Петров вдруг понял, что комиссар, скорее всего, получил эту награду еще в Гражданскую.

— Отличная атака, товарищ Петров, вы с Чекменевым сделали большую часть работы, потери у нас минимальные. Отличная атака. Я отправил связных к нашему комбату, будем сосредотачиваться здесь.

Он обвел внимательным взглядом машины взвода, задержавшись на танке Пахомова, затем посмотрел на раздавленные пушки.

— Это они? — Гольдберг кивнул на тела экипажа, лежавшие на крыше моторного отделения.

— Да, — коротко ответил Петров.

Комиссар кивнул и пошел к своим пехотинцам, к нему подбежал красноармеец, что-то доложил. Чуть правее на опушке, под прикрытием кустов, уже разворачивалась еще одна рота, лес наполнился движением, стрельба в чаще затихла. Покончив с немцами, второй батальон сосредотачивался на опушке, готовясь к атаке на Воробьево.

— Где он? Нет, вы его мне покажите, а? — прогремел голос с выраженным кавказским акцентом.

Петров едва успел обернуться, как оказался в объятиях огромного человека, тяжелая ладонь с силой ударила по спине. Здоровенный капитан лет тридцати с горящими черными глазами и залихватскими, кавалерийскими усами отодвинул его, осмотрел и от души хлопнул по плечу. Капитан был вооружен новеньким ППД-40 и, что удивительно, шашкой, пехотинцу совершенно не положенной.

— Я вам аплодировал! Так и надо, слышишь? Только так, вперед, не пригибаясь, пока они не опомнились!

— А это наш комбат, капитан Асланишвили, — невозмутимо заметил подошедший Гольдберг.

— Товарищ капитан… — начал было Петров, но Асланишвили махнул рукой:

— Георгий, Георгий я. Можно Жора, так быстрее, хорошо?

— А я Иван, — улыбнулся Петров.

— Хорошо, Вано, Чекменева твой майор к себе забрал, значит, я теперь с тобой воюю. Э-э-э, с танками мы горы свернем. Значит, какая у нас диспозиция?