Иван Кошкин - Когда горела броня. Наша совесть чиста!

— Эй, соколик!

Опустившись на колено, старший лейтенант развернулся. Перед ним стояла высокая, крепкая женщина лет сорока с усталым, когда-то, наверное, красивым лицом. На ней была простая ситцевая юбка и выцветшая шерстяная кофта поверх застиранной льняной рубахи. Босые ноги женщины посерели от пыли. Женщина молча смотрела на танкиста, и Петров почувствовал себя неуютно.

— Вам чего, мамаша? — вежливо спросил он.

Женщина склонила голову набок, синие глаза смотрели холодно.

— «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход», — пропела вдруг она, и ротного передернуло от ехидной ненависти в голосе крестьянки. — Что, советские танкисты, полстраны пробежали, хоть нас-то защитите? Или дальше, на Волгу двинетесь, зиму ждать?

Кровь бросилась ротному в лицо, ноги стали как ватные. Сам он, что на Украине, что по дороге сюда, люто ощущал свою вину, видя колонны беженцев. Еще тяжелее было проходить через оставляемые села. Но в первый раз ему прямо высказали то, что чувствуют люди, которых оставляют на волю и милость врага. Петров медленно встал, еще не зная, что ответить.

— Ты мне скажи, танкист, вы только в кино красоваться умеете? Уж там вы бравые, а на деле-то? Хвост поджали? Сколько мы вам отдавали, кормили, одевали, на займы подписывались! Зачем, скажи ты мне? Чтобы смотреть, как вы от немца, поджав хвост, драпаете? — Она длинно и неумело выматерилась.

Петров опустил глаза, понимая, что любые его слова здесь будут бессильны. По большому счету, колхозница была права. РККА в его, старшего лейтенанта Петрова, лице, не остановила врага у границы, не отбросила обратно, а отступила сюда и теперь собиралась воевать под боком у этой женщины. Внезапно он понял, что больше не слышит храпа наводчика. С танка послышалось кряхтение, и Симаков тяжело соскочил на землю, встав между командиром и крестьянкой.

— Слышь, мать, ты бы не материла мне командира, а? — Симаков говорил медленно, подбирая каждое слово. — У него, между прочим, с Украины еще рана на теле. И мы не оттуда, — он махнул рукой на запад, — бежим. Мы туда едем. Чтобы драться. Вот если обратно побежим — можешь нам в глаза плевать…

— Да нужны вы мне тогда будете, — махнула рукой колхозница и повернулась, чтобы уходить.

— Эй, командир! — донесся из-за танка веселый голос Безуглого. — Пить хочешь? Тут вода вкусная.

— А мне жрать хочется, — добавил невидимый Осокин. — Со вчерашнего вечера ничего не жрал, уже кишки поют.

— Куда в тебя, Васька, столько помещается, ну ведь шкет мелкий, — подумал вслух радист.

— Я расту, мне кушать надо, — невозмутимо ответил водитель.

Лязгая бидоном, оба танкиста обошли танк и нос к носу столкнулись с колхозницей.

— Э-э-э, — озадаченно начал Безуглый. — А что тут у нас происходит?

— Шефская встреча «Село — фронту», — мрачно ответил Петров. — Грузите бидон и поехали, пока нам тут глаза не заплевали.

Только тут он заметил, что женщина встала как вкопанная и, не отрываясь, смотрит на Осокина.

— Господи, — прошептала она. — Ну пацаненка-то куда тащите?

Водитель умылся у колодца, и теперь, своим детским каким-то лицом, комбинезоном не по размеру, он и впрямь казался подростком.

— Я — не пацаненок, — спокойно сказал механик, залезая на лобовую броню.

Крякнув, Осокин принял у радиста бидон и опустил его на свое сиденье, затем сам нырнул в люк и с грохотом заворочался внутри танка.

— Ладно, чего время терять, — вздохнул Петеров. — Сашка, полезай, помоги ему. Да поедем пожалуй.

— Подождите, — сказала вдруг женщина и быстрым шагом направилась к ближайшей избе.

Командир и наводчик забрались в башню, Осокин наконец пристроил куда-то бидон и теперь осторожно газовал.

— Смотри, командир, она обратно идет, — кивнул Симаков.

Колхозница возвращалась, прижимая к груди что-то, завернутое в холстину.

— Заранее, что ли, плюнуть хочет, — пробормотал комроты, когда та подошла к танку.

— Вот, возьмите, — женщина протянула сверток Петрову. — Вы же, наверное, голодные. Там хлеб, сало копченое и яйца вареные.

— Чего этот вдруг? — ляпнул Симаков.

Женщина махнула рукой.

— Да у меня самой и муж, и братья, и старшенький в армии. Может, и их кто покормит. Вы уж простите меня, родные, что я так на вас… — она вдруг отвернулась и вытерла глаза краем косынки. — Вы, главное, живыми возвращайтесь. У меня три дочери подрастают, за кого я их выдавать буду?

В этот момент Осокин дал газ, и «тридцатьчетверка» медленно поползла по улице. Петров оглянулся в последний раз — женщина, имени которой он даже не успел спросить, стояла у забора и смотрела им вслед. Под свист невесть откуда взявшихся пацанов танк, набирая скорость, прошел по улице, волоча за собой измочаленную березу, и въехал в лес. Старший лейтенант внимательно оглядывался, но никаких признаков того, что в этом лесу, большом, надо признать, сосредотачивается для наступления целая дивизия, он пока не видел. Решив поупражняться, командир закрыл башенный люк и принялся крутить перископ, пытаясь разобрать что-нибудь в мелькании стволов и ветвей.