Владимир Волосков - Где-то на Северном Донце.

Две недели назад удача было улыбнулась Лепешеву. Дивизия была выдвинута во второй эшелон группировки, наступавшей на Харьков. Радовался Лепешев, радовались его пулеметчики, да преждевременно. Не пришлось освобождать Харьков — пришлось поворачивать на 180 градусов и прорываться через боевые порядки немецкой 1-й танковой армии, замкнувшей кольцо окружения вокруг наступающих советских войск.

Неделю шли ожесточенные бои. Все же вырвались из кольца. Всей дивизией. Родной лепешевский стрелковый полк переправляется сейчас через Северный Донец семью километрами южнее, а лейтенанту опять приходится вести свой пулеметный взвод в неизвестность.

Вон он, этот взвод, впереди, весь на виду. Двадцать восемь бойцов, два станковых и семь ручных пулеметов. Да еще один немецкий — МГ-34. Его тащит на плече рядовой Глинин. Именно тащит, не несет. Нести Глинину никак невозможно, ибо кроме пулемета навьючил он на себя еще ящик немецких патронов. Каким образом боец умудряется удерживать на себе этот деревянный гроб с брезентовыми лямками — Лепешеву понять трудно. Сам леший не поймет этого Глинина. Вроде бы и росточком не велик, сложения не богатырского, а силы и ожесточения — на десятерых дюжих красноармейцев.

Взвод у Лепешева особенный. Нет ни одного новичка. Народ обстрелянный, бывалый. Сформирован взвод весной из солдат, выписавшихся из госпиталей. Злой народ во взводе, остервенелый, а Глинину все же ровни нет. Молчун, глядит бирюком, а пошли на самое разрискованное задание — есть! — и пошел. И ведь выполнит. Ни пуля, ни снаряд его не берут, разве вскользь заденут.

Лепешев уважает Глинина, даже побаивается. Есть что-то такое в пожилом красноармейце, что заставляет лейтенанта при каждом разговоре с ним подтягиваться, избегать обычных солдатских шуточек. Какие уж тут шуточки! Взглянешь на Глинина — и пропадает всякая охота к веселому слову. Все угрюмое и неприветливое, на что способна природа, — все сполна высечено на морщинистом, худом лице бойца. Не видел бы Лепешев документов, никогда бы не поверил, что был до войны Глинин скромным бухгалтером городской бани в каком-то белорусском городке.

Да и как не будешь угрюмым? Хватил Глинин лиха куда больше самого Лепешева. Вырвался с группой мобилизованных из минского котла — попал в другой, под Оршей. Пробился к своим из-под Орши — попал в окружение под Смоленском. Семь кровавых отметин на теле у Глинина, щедро награжден боец фашистскими огневыми автографами, и быть жизнерадостным, понятное дело, ему не с чего.

И все равно не похож Глинин на других людей. За год войны многих бедолаг пришлось встретить Лепешеву, а вот такого обозленного, начисто разучившегося улыбаться встретил впервые. Говорить с Глининым о чем-нибудь, кроме службы, невозможно. «Понятно! Есть! Слушаюсь! Будет выполнено!» — вот весь его лексикон. Попробовал как-то лейтенант спросить бойца о семье, о довоенном житье-бытье, и ничего не получилось. Зыркнул Глинин колючими черными глазами, мрачно отвернулся, сплюнул с ожесточением. Вот и вся беседа. Хотел Лепешев за такое неуважение к командиру влепить Глинину наряд вне очереди, да передумал. Уж слишком горестно сгорбился боец на дне окопа, слишком торопливо полез в карман за кисетом.

Необщителен Глинин. Что с ним сделаешь? Все во взводе давно к этому привыкли. Привык и Лепешев. Неделю назад погиб красноармеец Шилко, бывший вторым номером в глининском расчете. Похоронила немецкая бомба бойца вместе с пулеметом в мелком овражке. Несмотря на жесточайший обстрел, Глинин собственноручно выстругал из фанеры звездочку, прибил ее к палке и установил это нехитрое солдатское надгробие на краю овражка. На следующий день он раздобыл в бою немецкий МГ-34, а от второго номера отказался. Лепешев навязывать не стал.

Вот и таскается сейчас Глинин с трофейным пулеметом. «Не было бабе печали — завела порося!» — шутят во взводе. Оно так и есть. После боя всем отдых, а Глинин рыскает по брошенным немецким позициям — ищет боеприпасы. Позавчера обнаружил в разбитом «оппеле» несколько ящиков с патронами и организовал такой маскарад, что весь полк до сих пор покатывается со смеху. Черт бы побрал этого бирюка. Додумался же! Поймал двух бродячих коров и навьючил на них свое богатство. Лепешев глазам не поверил, когда в расположение полка заявилась эта кавалькада. Впереди Глинин, за ним на веревке две упирающиеся, громко орущие коровы. Все, кто был поблизости, буквально пали наземь. Прибежал майор Лоскутов, сначала рассердился, потом тоже за живот схватился. Еще бы, такой спектакль! Про свои солдатские горести забудешь. Бойцы по траве катаются, недоенные коровы орут, один Глинин невозмутим. Жаль, не оказалось на весь полк ни единого завалящего фотоаппарата…