А старший лейтенант Бурлацкий даже откровенно правился Антону. Скромный, неприметный молодой человек занимался своими геологическими делами, не вмешивался в производственную кутерьму, не читал свежеиспеченным красноармейцам моралей и уставных ижиц. Изредка появляясь в казарме, Бурлацкий не придирался к дневальным и тем бойцам, у которых видел нарушение формы. Подходил, улыбаясь светлыми глазами, произносил юношеским тенорком: «А ремешок-то…», «Гимнастерочка — не воздушный шар. Иногда требуется одергивать». Или что-нибудь в таком же духе. Такой человек внушать опасения не мог.
И тем не менее страх и тяжелые предчувствия угнетали Антона все сильнее.
Настал день, когда предчувствия сбылись. Однажды вечером, когда получивший увольнение Антон возвращался из кино, его догнал Ибрагимов и приказал следовать за ним. Что-то такое угрожающее и злое было в его глухом голосе и тусклом блеске единственного глаза, что Антон похолодел, внутренне съежился и покорно потащился за молчуном-поваром.
В квартире Ибрагимова их ждал Вадим Валерьянович. Он был очень утомлен и несловоохотлив. Приказал Антону рассказывать о всех новостях, а сам открыл блокнот и приготовился записывать. Куда-то мгновенно улетучилась недавняя Антонова уверенность, он разом забыл о козырях и намерении попугать доктора своей осведомленностью. Покорно рассказал о всем, что делалось в подразделении, а потом безвольно принял к исполнению очередное приказание.
* * *
Сейчас, глядя в живую, шевелящуюся темноту казармы, Антон готов по-звериному взвыть от своего бессилия, от тяжких предчувствий и огромной усталости, парализовавшей все его чувства. Он боится чекистов, боится разоблачения, боится суровых законов военного времени, но еще больше боится выполнить приказ ненавистного Вадима Валерьяновича. И в то же время понимает, что выполнит, ибо ужас, испытываемый перед доктором, всего сильнее — он знает об Антоне все.
Марфу Ниловну обнаружили на «барахолке». Она торговала залатанными брезентовыми и хлопчатобумажными спецовками да наволочками, сшитыми из ветхих простыней. Эвакуированный люд был рад и этому гнилому товару — торговля у старухи шла бойко.
По просьбе Бурлацкого Марфу Ниловну допрашивают оперуполномоченный местного управления госбезопасности и следователь уголовного розыска. Сам Бурлацкий сидит возле приоткрытой двери в смежной комнате и записывает наиболее существенные показания. Вернее, готов записывать. На самом же деле с трудом сдерживает зевоту, а карандаш так и лежит на столе. Ничего важного Марфа Ниловна не говорит, только всхлипывает и беспрерывно твердит, что у нее сын тоже воюет, что она стара и одинока…
— Так зачем вы все-таки приезжали к брату в Песчанку? — уже в который раз устало спрашивает оперуполномоченный.
— Говорила ведь… Навестить. Брат он мне или кто? Соскучилась.
— Кончайте юлить, Марфа Ниловна! — сердится следователь. — Кажется, вам ясно доказано, что нам отлично известны ваши истинные отношения с покойным братом. Что это за внезапная вспышка любви? Впервые за пятнадцать лет отправиться к Студенице в полевую партию… А какова истинная цель вашего визита?
— Никакая. Навестить. — Следует всхлип. — Да уж не отвяжешься от вас… Денег хотела занять. Женщина я одинокая, бедная…
— Тем не менее за последние месяцы умудрилась положить на сберкнижку более пятнадцати тысяч рублей. Кто вам их дал?
— Мне? — Голос женщины звучит испуганно. — Никто не давал. Кто это даст?.. Кому я нужная? Сын на фронте, муж помер, брата нету…
— Значит, вы приезжали к брату за деньгами, — констатирует оперуполномоченный. — Несмотря на то, что в ранних показаниях называли его голодранцем. Имея к тому же крупную сумму на книжке…
— Да чево вы ко мне пристали? Чево вам от меня надо?..
— Зачем вы приезжали к брату? Откуда у вас появились столь солидные доходы?
— Откудова… Думаете, воровка я? Накося, не поймаете! — В голосе Марфы Ниловны звучит откровенная злость. — На складе утильсырья работаю. Там нечего воровать. А ежели какая рубашонка али штаны попадутся подходящие, так собственными руками штопаю…
Бурлацкому становится совсем скучно. Бесполезная трата времени. Мелкая спекулянтка. Приспособленка. Органы милиции почти ежедневно задерживают возле санпропускников, где переодевают в военное мобилизованных, таких вот торговок, с небольшой приплатой меняющих различное носильное тряпье на более или менее добротную одежду. Многих толкает на это суровая военная нужда, но есть и ловкачи, открывшие здесь золотую жилу. Такие дельцы ведут дело шире: завязывают дружбу с кладовщиками армейских вещевых складов, со старшинами карантинов и пересыльных пунктов. Тряпье там нужно лишь для счета, а спекулянт добрую вещь несет на рынок…
Читать дальше