Василий Алексеев: Россия солдатская

Григорий наклонил голову. Алексей Сергеевич перекрестил его и неловким движением, зацепив цепочкой за ухо, надел крест на шею.

— Спасибо, — сказал Григорий. Мне мой крестильный крест Леночка привезла в лагерь после самого страшного времени заключения, а сейчас вы благословляете перед новыми испытаниями. Теперь тоже страшно, но, несмотря на всё, есть надежда… уверенность далее, что Россия будет, наконец, свободна.

Старик как-то странно посмотрел на Григория, как будто не понял, что он говорит.

— Гитлер разобьет Сталина, — пояснил Григорий.

Старик горько усмехнулся и сел к столику.

— Мы освободим всех… все концлагеря, Николая, — сказал Григорий.

Старик покачал головой:

— Не для освобождения идут в Россию немцы, это повторение 14-го года и только.

— Я не об идеализме их говорю, — с горечью возразил Григорий, — просто им иначе нельзя выиграть войну, как освободив нас от большевизма. Потом они, конечно, захотят себя компенсировать, но главное будет сделано.

Старый задор вспыхнул в черных глазах профессора:

— Не верь иностранцам, Гриша: они глупее и корыстнее здравого смысла. Не освободят нас немцы! Они хотят только занять место большевиков и заставить Россию воевать против остального мира. Для русского народа это не будет выходом.

Когда Григорий собрался уходить, Алексей Сергеевич разбудил Надежду Михайловну. Старушка вышла осунувшаяся, бледная, но такая же светлая и спокойная, как и Алексей Сергеевич. Прощаясь, она крепко обняла Григория, несколько раз перекрестила, всхлипнула и быстро ушла за шкап в свой угол.

— Хорошие старики Осиповы, — думал Григорий, выходя на улицу, — хорошие, прямые и честные… но психологию 1914 года преодолеть не могут. Не могут понять, что проблема большевизма давно уже переросла узко национальные интересы отдельных государств. Николая арестовали! Скорее бы получить возможность активной борьбы, скорее освободить заключенных. А немцам Россию не захватить… и крайнем случае часть Украины и то временно.

Вечером Григорию с трудом удалось найти Бориса и Владимира. Павла в Москве не было, он на второй день войны уехал по месту прописки и до сих пор не возвращался. Собрались у Владимира, бесцеремонно выпроводив из комнаты взволнованную, выбитую из колеи Лидию Николаевну.

— Как ты сумел въехать в город? — спросил Борис, садясь в кресло.

— До пригородного поезда ребята на грузовике подвезли, а потом, за Дмитриевым, взял билет и приехал, — ответил Григорий. — А что?

— А то! Павел передал, что ездить больше не сможет: билеты на дальние поезда продают только по предъявлении московского паспорта с пропиской или серьезного командировочного удостоверения. «Липы», которыми пользовался Павел, перестали действовать. Теперь к нему Оля будет ездить.

— А из Москвы билеты продают? — встревожился Григорий.

— Из Москвы пока можно выезжать беспрепятственно, вчера проверяли, — успокоил его Борис.

Григорий рассказал о своем увольнении. Об аресте Николая все уже знали.

— Чистят! — процедил сквозь зубы Борис.

— Теперь могут арестовать Павла, — забеспокоился Владимир. — Его ведь из Москвы выбросили в связи с делом Николая.

— А какое у нас вообще положение, многих призвали? — спросил Григорий.

— Большинство наших в армию не попадает, как мы и предполагали, — ответил Борис. — Одни получили бронь, как специалисты, другие, как ты и Павел, не призваны из-за политической неблагонадежности.

— Меня лично могут призвать, — вмешался Владимир, — хотя большинство моих инженеров уже получили бронь, но самое главное надо решить, как спасти тебя и Павла от ареста.

— Меня в конце концов должны мобилизовать, — задумался Григорий, — а положение Павла очень опасное.

— Уезжая, Павел говорил со мной подробно, — сказал Борис- По его мнению, немцы могут взять

Москву в течение лета и в этом случае наша главная задача — собрать все кадры в столицу сразу после ее падения. Тогда можно будет говорить о развертывании работы. Судя по тому, что слышно кругом, большинство уверено в крушении режима. Стало быть, армия воевать не будет.

— А вот Алексей Сергеевич против пораженчества, — вспомнил Григорий.

— Отец моей Любы тоже петушится, — нахмурился Борис, — национальная гордость одолела, но таких мало. У меня на службе все партийцы носы повесили, а кое-кто из ответственных уже в Сибирь сматывается.

— Я говорил со многими из своих людей, — осторожно начал Владимир. — Все думают, что большевизм погибнет, но мне не нравится одно: надеясь на стихийность крушения режима, никто не думает об активной борьбе, скажем, о вооруженном восстании в тылу.