Василий Алексеев - Россия солдатская

Николаю снилось, что к дому подъехал автомобиль. Два человека в военной форме вышли и стали подниматься по лестнице. Шаги у них были тяжелые, медленные, неизбежные, как судьба. Каждый шаг гулом отзывался на пустой лестнице…

Николай сразу проснулся и лежал в темноте вытянутый и напряженный. Он боялся, что это напряжение всех мускулов перейдет в судорогу, но ослабить его сразу не мог.

По лестнице парадного кто-то шел. — Действительно, может быть, это за мной? Когда-нибудь да должны же они прийти… Вчера началась война, может быть, это свобода? Господи, как невозможно тяжело жить так, как мы жили… Господи, помоги! Шаги остановились прямо против нашей двери.

Тело напряглось еще сильнее, голова вдруг стала совсем пустой, без единой мысли. — Сейчас будет резкий звонок, — мелькнуло в мозгу. Звонка не было. Николай явственно услышал через плотно закрытую дверь как ключ заскрипел в замке. — Кто-нибудь из своих, — подумал Николай.

Дверь хлопнула и кто-то на цыпочках, стараясь не шуметь, прошел по длинному коридору по направлению к бывшему кабинету Алексея Сергеевича. Там жил недавно вселившийся в квартиру инженер. Напряжение сразу прошло и Николай лежал теперь в темноте расслабленный и разбитый.

Вчера началась война, — вспомнил он опять с радостью. — Может быть, скоро этого не будет? Как было бы хорошо, если бы большевиков скорее разбили!

В противоположном углу комнаты, за пианино, заворочался и застонал во сне Алексей Сергеевич.

Почему он так против немцев? — подумал Николай об отце. — Удивительно, насколько живуч русский патриотизм! 25 лет истязаний, а отец думает не о своем спокойствии, а о том, что немцы в 1914 году были национальным врагом. Мы стали грубее и циничнее, большевики заразили все молодое поколение своим цинизмом. Этому можно противопоставить только мученичество. Надо идти против них, как первые христиане шли против языческого Рима… Но умереть сразу в цирке на людях легче, чем этак 25 лет подряд умирать в подвалах. Надо спать. Завтра соберу вещи — и к отцу Федору.

Николай повернулся на бок и попробовал заснуть. В окно стал проникать свет невидимой зари.

Как хорошо сейчас за городом! — подумал Николай. Вдруг жадное желание жизни волной прокатилось по всему его телу. — Может быть, война действительно принесет свободу? Ведь мы до сих пор не жили, а прозябали. Крестьяне не будут воевать, фронт может рухнуть сразу.

Перед глазами Николая из серебряного тумана рассвета встал образ девушки, хрупкой и задумчивой. Он почувствовал в сердце радостное томление, но сейчас же опомнился и стал тихо читать молитву. Привычка молиться лежа, закрыв голову одеялом, выработалась у него в тюрьме и лагере. Там это было оправдано необходимостью скрывать свою внутреннюю жизнь. Освободившись, Николай постарался от нее избавиться, но сейчас, не заметив этого, чтобы не видеть света, он накрыл голову одеялом и попытался уйти внутрь себя.

— Господи, — молился Николай, — Дай мне сил не сойти с намеченного пути! Так трудно уйти от мира, когда живешь в нем, так еще хочется личной жизни. Господи, даже в лагере легче было — там кругом была смерть и жизнь теплилась только — в душе…

Николай вспомнил холод, усталость, ночь и озеро, себя и Григория и бесконечную ледяную дорогу. Тогда казалось, что по этой дороге можно уйти далеко-далеко от земли в бесконечное небо, только надо идти, не смотря кругом себя, ничего не замечая. Дорога начнет медленно подниматься на гору, потом оторвется от земли, а потом и дороги не будет, а будет успокоение, вечная гармония неба. Только надо идти не останавливаясь и не нарушая установившегося внутри равновесия, сохраняя медленно разгорающийся в душе свет от всякого дуновения.

— Да, тогда я почти достиг этого спокойствия и равновесия, — думал Николай, — а теперь за годы вольной жизни многое растерял. Прежде монахам было легче — уходили в монастыри в леса, в пустыню, а тут каждый день новое неожиданное препятствие, новая суета… А как мои старики? Трудно опять их бросать, но арест или мобилизация разлучат нас неизбежно… Надо завтра решаться. Уеду!

Воображению Николая представилась лесная сторожка и лесник о. Федор. — Никому даже в голову не приходит, что он тайный священник. На несколько верст кругом никого… Война решится далеко от этого медвежьего угла, а в случае освобождения там можно будет Основать монастырь и начать, как при Сергии Радонежском, строительство Святой Руси.

Николай совсем успокоился, сбросил с головы одеяло и стал осматривать комнату, прощаясь со ставшими дорогими предметами: круглым столиком, за которым так любил сидеть отец, барабаня по нему пальцами, обеденным столом, за которым мать обычно шила или штопала, с нишей, в которой было так много передумано и переговорено.