Павел Александровский - Партизан Фриц

— Господин лейтенант интересуется, что сделали вы конкретно нам в помощь?

— Мы уничтожаем врагов великой Германии — партизан и тех, кто им помогает, — доложил Стручков, достал какую-то бумажку из кармана и передал ее переводчику.

— «Полицейскими деревни Задорье уничтожено 25 красноармейцев, партизан, им сочувствовавшим и помогавшим, а именно…»

— Герои! — прокомментировал документ переводчик и передал его содержание лейтенанту.

Тот, выслушав, приказал Стручкову вести их к старосте.

Дом Петуновых — самый большой и самый лучший в Задорье. Просторный пятистенок светлыми окнами, обрамленными резными наличниками, смотрел на деревенскую улицу.

На резкий стук в дверь вышел хозяин — Максим Петунов.

— Кто там? — спросил он из сеней.

— Открывайт!

Загремел засов, распахнулась дверь.

— Милости просим, ваше благородие! — прогнусавил старик, увидев перед собой немецкие мундиры.

Максим, пропустив гостей вперед, мгновенно просверлил всех наметанным взглядом. Затворив за собой дверь, он проворно шмыгнул вперед и застыл в собачьей стойке перед лейтенантскими погонами.

Через переводчика немец спросил Максима, где его сын староста Алексей Петунов.

— Он поехал в комендатуру на совещание.

— Собрать всех полицейских, которые находятся на месте! Пусть немедленно явятся сюда с оружием, — последовал приказ.

— Ванька, — обратился Максим к Стручкову, — беги за ребятами.

Тот поспешил выполнить приказание.

— Да вы садитесь, ваше благородие! — лебезил старик. — Может, покушать желаете?

— Спасибо, сыты, — сказал переводчик и ребром ладони провел по шее.

Заговорил офицер. Отрывистые немецкие слова магически действовали на старика. Лицо его вытягивалось, рот раскрывался, глаза преданно смотрели на говорившего. Петунов силился понять.

Переводчик пояснил:

— Господин лейтенант недоволен вами. Хлеб жрете зря, говорит.

Максим поскреб в затылке, робко возразил:

— Кое-что сделали, ваше благородие. Но признаем, маловато еще, порядку твердого нету.

Петунов на какое-то время смолк. Его глазки — маленькие, выпуклые, как у рака, — сузились, в зрачках вспыхнули холодные огоньки.

— Повремените, господа хорошие. Все будут как овечки кроткие, как мышки тихие… В седьмом колене будут вспоминать Максима Петунова, антихристы! У меня ведь к ним свой счет.

— Какой такой счет? — спросил переводчик.

— Вот эти хоромы, — тряхнул бородой старик, — большевики в тридцатом от меня тю-тю. Нас на Соловки, а сюда голодранцев Прохоровых вселили. Видите ли, у них ребятишек как саранчи — не пересчитать. И им, дескать, худо в своем скворечнике, тесно. Вот как советские начальнички решили! Мы вкалывали, килу наживали, а те, которые только ночью работали — чтоб им ни дна, ни покрышки, — наши труды тю-тю… Ну, я им показал, когда вернулся сюда…

Старик прямо распалился, вспоминая пережитое. Он достал табакерку, дрожащими пальцами свернул цигарку, закурил и, немного помешкав, продолжал:

— Не так давно к нам забрели тут трое. Из плена бежали. Просили: укройте от немцев… Укрыли… Землицей матушкой. Сын мой Алексей стрелял лично, а я закапывал.

— Да ты не хуже эсэсовца, — заметил переводчик.

— Стараемся, — стряхнул пепел с цигарки Максим. — Был еще случай. Поймали тут одного субчика-голубчика. Говорили, партизанам помогал. Водили по деревням, опознать эту личность хотели. Никто не признал. Стали наши ребята (и сын мой, понятно, тут) допрос вести. Молчит, химик. Его плетью легонько. Словно воды в рот набрал. Обольют из ведра — и снова шомполами. Не признается. Тогда удальца привязали к кобыльему хвосту — да к булыгинскому оврагу. Пока скакал до него — и душу богу отдал. Царство ему небесное.

Старик перекрестился.

— Недалеко от нас жил Федоров Михаил. — Петунов головой кивнул в сторону. — Активистом был, безбожник. Когда власть сменилась, притаился. Но не ушел от нашего глаза. Выследили мы, прятал он раненого красноармейца. Накрыли ночью…

Максим бросил окурок на пол, растоптал, сплюнул, продолжал:

— Что касаемо партизан, то их, дьяволов, не переловишь, в норы забились, как кроты. Зато уж их помощничкам даем сполна. Жила у нас тут такая Ксенья, корову имела и партизан молочком поила. Пришлось ее освободить от коровы, а заодно от дома и всех пожитков…

Старик не договорил. Из окна было видно, как группа полицейских с оружием в руках торопливо шагала к дому Петунова. Через минуту отворилась дверь, и на пороге с автоматом появился Стручков.