Константин Симонов: Полковник Сабуров

— «Ну, как мы встретимся?» — так думала она, пока на всех парах курьерский поезд мчался», — неожиданно продекламировал командующий. — Есть такое стихотворение Апухтина. Читал?

— Нет, не читал, — сказал полковник.

— Прочитай. Впрочем, это не про вас. А все-таки волнуешься? Да?

— Конечно, — просто сказал полковник.

— Ну, хорошо, — командующий выпустил его руку. — Передай от меня привет.

— А вы разве помните ее?

— Смутно. Но она-то помнит. Как-никак, а ведь тогда я был для нее начальством. А начальство забывать не принято. Ну, поехали, — крикнул командующий шоферу.

Машина рванулась с места и понеслась по улице с той сумасшедшей скоростью, которую любил командующий, вне зависимости от того, нужно было ему торопиться или не нужно.

Полковник долго стоял и смотрел вслед машине. У него было неясное чувство грусти, от которого он не мог отделаться все эти два часа.

Что-то в командующем огорчало его. Он не мог понять что. В последний раз они виделись две недели назад на учениях, и за эти две недели с командующим не произошло никаких перемен. А между тем ему сейчас показалось, что командующий сильно постарел, отяжелел, потолстел, какая-то нездоровая желтизна появилась у него на лице. Как-то особенно устало смотрели глаза. Может быть, потому, что они вспоминали о Сталинграде и он сравнивал его, сегодняшнего, не с тем, каким видел две недели назад, а с тем, каким тогда видел его в Сталинграде. Наверное, так.

Да, с тех пор он сильно, сильно постарел. И еще эта одышка, появившаяся после бессонных месяцев за Вислой, на сандомирском плацдарме.

«Надо ему отдохнуть», — подумал полковник и, должно быть, повторил эти слова вслух, потому что подскочивший ординарец спросил:

— Что прикажете, товарищ гвардии полковник?

— Что? Ничего, — сказал полковник и еще раз про себя подумал: «Отдохнуть».

Потом он повернулся и по широкой лестнице, украшенной оленьими рогами, поднялся во второй этаж — в столовую.

Теперь его мысли вернулись к предстоящей встрече. Он подошел к висевшему в простенке длинному и узкому зеркалу, остановился перед ним и долго смотрел в него на себя.

Перед ним в зеркале стоял высокий полковник, такой высокий, что его широкие, сутулившиеся плечи казались даже немножко узкими. Одет полковник был в полевой китель без орденов и ленточек, в длинные брюки и черные, сейчас вдруг показавшиеся ему странными гражданские ботинки.

Лицо у полковника было худощавое, волосы были зачесаны назад и от ровной, проступавшей повсюду седины казались сивыми. Над верхней губой топорщились короткие, тоже начинавшие седеть усы, которые он носил уже два года, но сейчас их присутствие на лице показалось ему странным.

«Когда же это я их отпустил? — подумал он. - Неужели еще на Днепре?»

— Петя! — закричал он. Петя!

И голос его гулко и одиноко отдался под высокими сводами столовой.

— Слушаю вас, товарищ гвардии полковник, — сказал, подбегая, запыхавшийся ординарец.

Полковник перевел взгляд с себя на него и тоже вдруг не узнал его. Перед ним стоял одетый в старшинскую форму немолодой сорокалетний человек с круглым лицом и с брюшком, начавшим округляться под туго затянутым ремнем. И полковнику показалось странным, почему этот уже немолодой человек служит у него в ординарцах, почему он одет в военную форму и почему он, полковник, называет его Петей.

— Слушаю вас, товарищ гвардии полковник, — повторил ординарец.

— Подожди, сколько тебе лет? — спросил полковник.

— Тридцать девятый, — удивленно сказал ординарец.

— Когда это ты живот завел? Кто это тебе разрешил?

Ординарец развел руками.

— Чтобы через два месяца спустил! Слышишь?

— Слышу, — сказал ординарец, — только... — Он улыбнулся. — Только, Алексей Иванович, я через два месяца уже на гражданке буду. Вы даже не увидите, как я ваше приказание выполню или нет.

— На гражданке? Какая гражданка? — сказал полковник и вдруг вспомнил, что, конечно, это он забыл, а Петя прав, он действительно будет, и не через два месяца, а еще раньше, на гражданской работе, потому что по последнему указу он подлежит демобилизации.

«А как же я?» — чуть не вырвалось у него по-детски. Потому что ему, в самом деле, было трудно представить себе свою дальнейшую жизнь без этого человека. Но он сдержался и только сказал, осмотрев Петю с ног до головы:

— Ну, что же, на гражданке. Все равно незачем толстеть. А куда ты поедешь? — после паузы добавил он. И в тоне его голоса Петя почувствовал обиду на то, что он уезжает и бросает своего полковника. - Куда же ты? — почти с удивлением снова спросил полковник.