Рохус Миш - Я был телохранителем Гитлера.1940-1945

До Москвы мы доехали на поезде. Машина службы безопасности отвезла нас не в госпиталь, а в Бутырскую тюрьму. Через две или три недели нас перевели на Лубянку, где находился КГБ. Там, в комнате на втором или третьем этаже, нас подвергли первым допросам. Начали они с Баура. Сотрудники КГБ били его, пока, через некоторое время, он не сказал тюремщикам: «Спросите лучше у моего сопровождающего, он все знает гораздо лучше меня!».

Пришел мой черед. Нас разделили. Вопросы касались в основном личности Гитлера и его присутствия в бункере, в которое мои сторожа ни на йоту не верили. Они были твердо убеждены, что это был дублер, двойник, или я уж не знаю кто. «Ты лжешь, лжешь!», — повторяли они. Я был весь избит, живого места не осталось. Меня стегали плеткой, ставили под ледяной душ.

Допросы под руководством некоего комиссара Савалиева начались в декабре 1945 года. Он хотел узнать как можно больше о последних днях Гитлера, где он находился, как уехал из Берлина, кто помогал ему в побеге и еще море вопросов того же рода. Я рассказал все, что знал сам. Я очень быстро понял, что Савалиев и его коллеги, которые, скорее всего, работали в Министерстве внутренних дел, очень хорошо информированы обо всем, что у меня спрашивали. Я все сказал, но это не спасло меня от избиений под предлогом того, что я лгу.

Я утратил человеческий облик. В камере не топили, несмотря на сильные морозы. В течение нескольких дней мне не давали спать. Я падал в обморок.

На двенадцатый день такого режима я попросил листок бумаги и карандаш. Написал письмо на имя министра внутренних дел и начальника государственной безопасности Лаврентия Берии: «Мои показания основаны на реальных фактах. Однако мне не верят. Со мной обращаются бесчеловечно, мучают меня. Я говорил и говорю правду. Во избежание продолжения мучений прошу Вас меня расстрелять».

Бумагу ту я передал охраннику. Меня сразу же отвели в кабинет для допросов. Стало только хуже. Обращение со мной слегка улучшилось только к концу апреля 1946 года.

В мае 1946-го, пробыв восемь дней в дороге, я оказался в бывшей женской тюрьме в Лихтенберге, в Берлине, с другими немцами, в числе которых был и Баур. Там мы были одними из основных свидетелей на Нюрнбергском процессе. Допросы продолжались. Я постоянно повторял, что «я здесь не в качестве обвиняемого, а приглашен давать свидетельские показания».

Я попросил о встрече с женой и дочкой. Через несколько дней в мою камеру зашла незнакомая женщина — на несколько минут, только чтобы побрить меня. Потом снова начались допросы. За то время, что я провел в берлинской тюрьме, я узнал, что Линге даже привозили в бункер. А мне никто так и не сказал, против кого я буду свидетельствовать на процессе.

Через полтора месяца русские дали понять, что больше не нуждаются в нашем присутствии в качестве свидетелей, и отправили нас обратно в Москву.

В советском плену я провел больше трех лет, скитаясь между Лубянкой и Бутыркой. Потом меня снова перевели, и, после нескольких недель в поезде, я оказался в секретном изолированном концлагере в Караганде, в Казахстане. В моем бараке было около двенадцати заключенных, в большинстве своем — немецкие физики, специалисты в атомной отрасли, в том числе профессор Герц. Там мы были относительно свободны в своих передвижениях. Занимались немного электросетями, что-то строили… По-моему, именно там я встретился с Зеппом Плацером, бывшим камердинером Гесса.

21 декабря 1949 года без суда и следствия я был приговорен к смертной казни. Как я тогда понял, речь шла о коллективном приговоре. В 1950 году эту меру наказания заменили двадцатью пятью годами принудительных работ по обвинению в поддержке нацистского режима.

Меня перевезли в лагерь для военнопленных на Урале, потом в Ленинградскую область, недалеко от города Поровичи. Затем, уже самолетом из Москвы, я снова вылетел на Урал, на этот раз в Свердловск, и, наконец, поездом в Сталинград, в лагерь, который стал для меня последним.

Меня освободили в конце 1953 года. Домой я возвращался с другими немцами, нас было очень много [149] Последние немецкие военнопленные покинули территорию СССР между 1954 и 1955 г. после подписания соответствующего соглашения между канцлером Германии Конрадом Аденауэром и Никитой Хрущевым. Отто Гюнше вернулся в Германию только в 1956 г., пробыв еще один год в заключении в ГДР. . Мы высадились в лагере на востоке Берлина, где чиновники долго проверяли удостоверения личности и другие документы, а потом раздали нам одежду. Оказавшись на улице, мы спустились в метро. Через несколько минут, увидев через окно табличку «Нойкёльн» [150] Район Берлина. , кто-то из наших закричал изо всех сил: «Мы на Западе!» Мы все мигом высыпали на перрон. Я сел в такси, пытаясь объяснить шоферу, откуда я приехал и почему у меня нет в кармане ни гроша. Машина тронулась.