Павел Ермаков - Все. что могли

Как по команде, обе сильно поредевшие цепи будто оттолкнулись одна от другой и стали отходить каждая в свою сторону. Бойцы еще не добежали до окопов, а мины снова начали хлестать. Надя видела вспухший взрыв подле Силаева. Капитан взмахнул руками, выронил винтовку, переломился в пояснице и упал на край воронки. Раскаленные рукопашной бойцы скатились в траншею. Кто-то встревоженно крикнул:

— Капитан упал!

Из траншеи выскочил сержант, за ним боец, оба они поползли на помощь.

«Ранен командир роты. Перевязать…» — Надя встала на приступок, выскочила из окопа, побежала по дымному от взрывов полю. Спрыгнула в ближайшую воронку, услышала:

— Куда? Вот шалая девка. Убьют…

Метрах в пяти от командира роты одной миной накрыло сержанта и бойца. Она ползла, часто перебирая локтями и коленями. Добралась до капитана, подхватила его под мышки, ощутила ладонями липкую мокроту. С трудом приподняла тяжелое тело, стащила в воронку. Силаев дышал тяжело, прерывисто, глаза его были закрыты, на голос не отзывался. Повернув его на бок, Надя надвое распустила гимнастерку. Осколок глубоко распорол мышцу, видимо, задел или разворотил лопатку. Перевязывая, Надя забыла о том, что еще недавно тут кипел рукопашный бой и рядом были немцы.

К ногам ее скатился ком глины. Она обернулась и обомлела. Над краем воронки навис немецкий солдат. Из-под каски мутными плошками глядели на нее его глаза, на толстых, распаренных небритых щеках запеклись грязные потеки. Надя сдавленно вкрикнула. Немец гортанно рыкнул, обрушился на нее и подмял под себя.

На какие-то секунды у Нади помутилось в голове. Очнулась оттого, что задыхалась от навалившейся на нее тяжелой туши. От немца разило спиртным перегаром, табаком, давно не мытым телом. Он шарил по ее бедру, заворачивал юбку, другой рукой рвал ворот гимнастерки, искал грудь. Надя ни в это мгновение, ни потом не могла вспомнить, как выхватила из кобуры пистолет. Ощутила ладонью его рубчатую рукоятку, ткнула ствол в грудь фашисту и нажала на спуск.

Солдат дернулся и обмяк, уронил тяжелую голову, больно стукнул ее в лоб краем стальной каски. Его руки перестали шарить, повяли, однако Надя все нажимала и нажимала на спусковой крючок, пока не кончились патроны.

Немного подождала, потом уперлась ладонями в плечи солдата, выворачиваясь, столкнула его на дно воронки. Встала на колени, отряхнулась, поправила юбку. Руки ее тряслись. Продолжая перевязывать Силаева, она неожиданно для себя заплакала навзрыд. От пережитого страха и омерзения, от того, что только что застрелила человека. Всхлипывала, роняла слезы на бинты.

На краю воронки появились двое бойцов с носилками.

— Сестрица, ну и отчаянная вы, — восхищенно воскликнул один, веснушчатый и белобрысый, совсем мальчонка. — Глянь, какого дьявола — наповал.

— То-то, неладное мы почуяли, когда стрельбу из воронки услышали, — добавил другой. — Немца-то проглядели, когда он сюда шмыгнул.

— Это его, что ли? — белобрысый поднял валявшийся возле трупа вальтер.

— Мой, — сказала Надя, слизывая слезы с губ.

— Гли-ко, весь боезапас… в него, — боец поставил затвор на место. — Спрячьте, коли ваш. Ишо пригодится.

Бережно положили Силаева на носилки, как велела Надя, лицом вниз.

— Не помрет наш капитан? Больно тяжко дышит.

Они быстро пошагали к своим окопам. Мины уже не рвались, стрельба стихла. По степи разливались сумерки. В блиндаже появился запыхавшийся Зарецкий. Подслеповато щурясь, оглядывал раненых.

— Готовы к отправке? Сейчас забираем, — снял очки, протер, попенял Наде: — Что это вы, голубушка, на весь день исчезли из медпункта? Без вас я с ног сбился.

В блиндаже было сумрачно, фонарь «летучая мышь» едва освещал его. Борис Львович надел очки, ахнул:

— Что с вами, Надежда Михайловна? Вы ранены? Лоб рассечен, гимнастерка порвана и вся в крови.

Надя затруднялась ответить. Она не знала, как ей сказать о том, что недавно убила человека. Никогда не предполагала, что такое может с нею произойти, считала, что на это не способна. До сих пор внутри все дрожало, ее тошнило, и она никак не могла прийти в себя. Ее опередил белобрысый боец:

— Наша сестрица — геройская, товарищ военврач. Вы ее навовсе к нам в роту отпустите. Это не ее кровь, а немца, который на нее напал. Она его с пистолета…

— Ай-яй, в переделочку вы попали. Знал бы, не пустил. Ну-ка, поближе к свету. Что тут у вас? — Зарецкий нагнул ей голову, разглядывал лоб. — Кожа рассечена и припухла.