Павел Ермаков - Все. что могли

— Столица нас встретила гостеприимно, дар оценила высоко, — неторопливо, важно продолжал Стронге, зная, что каждое его слово ловили, впитывали, накрепко запоминали. — Фюрер одобрил нашу работу здесь, он придает ей огромное значение. Слава нашему вождю!

Наместник вздернул руку. Офицеры вскочили, вытянулись. Два десятка глоток прокричали здравицу фюреру. Под напыщенные тосты опрокидывались бокалы. Подогретый коньяком, все более зажигаясь, взвинчивая офицеров, Стронге похвалялся.

— Мы установили в этих диких краях новый порядок, — он рубил рукой, сверкал бриллиантовым перстнем. — Мы расширили владения фатерланда. Всех, кто мешает нам, мы уничтожим. Наша работа небезопасна, сложна. Она требует мужества и рождает своих героев. Фюрер щедро наградил их.

Он повернулся, возле него вырос офицер, вложил в ладонь коробочку, подобострастно огласил фамилию заместителя Стронге. Тот медленно и важно подошел, наместник приколол к его мундиру крест. Прозвучал очередной тост — за новоявленного героя.

За шумом и аплодисментами Богаец не сразу расслышал, что назвали его. Кто-то сзади услужливо отодвинул стул, он шагнул к генералу.

— Завтра зайдите ко мне. У меня есть что вам сказать, — прикалывая медаль, тихо промолвил Стронге.

После, когда наместник с заместителем покинули зал, офицеры, получив милостивое разрешение продолжать вечер, долго звенели бокалами. К Богайцу подходили, поздравляли. Он ударился в кутеж. Потом смутно помнил, как появились какие-то певички, танцовщицы, и он кричал им «браво». С накрашенной дебелой девицей пытался танцевать, увел ее в соседнюю комнату, расстегнул кофточку…

Пьяное веселье прекратил дежурный офицер, дважды моргнув светом, от имени Стронге приказал расходиться.

Утром на звонок Богайца адъютант ответил, что господин Стронге примет его во второй половине дня. Обер-лейтенант облегченно вздохнул. С перепоя гудело в голове, во рту пересохло.

Он покинул контору, дома помылся, часа полтора поспал и явился к начальству огурчиком. Еще раз выразил признательность за награду. Тот слушал, кивал, его подбородок складками ложился на галстук, увенчанный знаком со свастикой. Движением руки разрешил обер-лейтенанту сесть, выслал из кабинета охрану — разговор не для лишних ушей.

— Я имел удовольствие снова видеться с вашим отцом господином Казимиром, — без предисловия, как бы продолжая начатый на вечере разговор, сказал он. — Приятная, полезная встреча.

Он не сообщил, где состоялось свидание. Богайцу осталось не ясным, то ли отец приезжал в Берлин, то ли Стронге наведался к нему в имение под Варшавой. Но не спросил, лишь учтиво внимал словам наместника.

Стронге попыхивал сигарой, распускал душистый дым над столом, щурил глаза и, облизывая толстые губы, ронял короткие фразы. Мол, через некоторое время обер-лейтенант выполнит его новое, очень важное и почетное поручение, после получит отпуск. На десять дней. Повидает отца, пообщается, хе-хе, с красавицей женой. Нет, не десять дней, полмесяца.

Богаец поблагодарил, но Стронге помаячил дымящейся сигарой — не надо благодарить. Без всякой связи с только что сказанным пустился восхвалять героя Сталинграда генерал-полковника Фридриха Паулюса.

— Еще немного усилий, и он уничтожит русских, сам город сметет с лица земли. Его ждет необыкновенный триумф. Своей победой он откроет армии фюрера дорогу на Москву, — вещал Стронге, чуть прикрыв глаза и покачивая головой, словно ореол славы генерал-полковника Паулюса сиял и над ним. — Мы давние друзья с Фридрихом.

Он замолчал, устремил задумчивый взгляд поверх головы Богайца. Показалось, хотел что-то добавить, но ничего не сказал, слегка двинул рукой, как бы сожалея о чем-то, чмокнул губами. Можно было понять: дружба дружбой, а огромная ноша, лежащая на плечах у обоих, не предоставляет возможности встретиться. Встрепенувшись и напустив на себя обычную важность, словно испугавшись, что и без того слишком разоткровенничался перед обер-лейтенантом, коротко обронил:

— О задании после…

Богаец выпрямился на стуле, кивнул, изобразив полную готовность выполнить приказ.

Откинувшись на спинку кресла, Стронге нагнул голову, исподлобья взглянул на Богайца, вновь озадачил его:

— Вам надо подружиться с Геллертом… в интересах дела.

Сколько Богаец ни напрягался, не мог увязать в логическую цепочку слова Стронге. Не складывалось в целое его сообщение о визите к отцу, обещание отпуска, намек на какое-то задание, хвастливое заявление о дружбе с Паулюсом и приказание подружиться с гестаповцем. Да и приглашение к нему, его цель не были понятны. Ведь не друзья-приятели они со Стронге, не одна компания, не на короткой ноге друг с другом.