Павел Ермаков - Все. что могли

— К бабушке с дедушкой поедем! — захлопала в ладошки Машенька, подбежала к матери, ткнулась головой в грудь. — Мамочка, давай собираться.

Хозяйка положила снедь в корзину, принесла старую шерстяную шаль.

— Вечерами прохладно, накинешь на плечи, она тебя и согреет.

Машеньку нарядили в синюю трикотажную майку с рукавами, трикотажные рейтузы, и она стала похожа на худенького белобрысого мальчишку.

— Недолго побыли у нас, а родными стали. У мамы-то и вовсе хорошо вам будет. Спокойней под ее крылышком.

В вагоне Петр Матвеевич попросил проводницу, оказавшуюся знакомой, присмотреть за ними.

— Спасибо, отец, за вашу заботу и ласку, — растроганно поблагодарила Надя.

— Какая там благодарность. Напишите, как доедете. Мы со старухой будем беспокоиться. Немца турнут, наведайтесь к нам.

Днем поезд атаковали немецкие самолеты. Пассажиры сыпанули из вагонов, прятались в канавах. Надя осталась на месте. Упрямо нахмурив брови, вцепившись в крышку стола так, что побелели суставы, решила, будь что будет. Два вагона из состава выбило, их с Машенькой пощадило.

Им пришлось сделать еще две пересадки. Но сколько бы ни мытарились, в конце концов все-таки оказались дома, в родной деревне Дубовке. Всю дорогу она жила ожиданием — дома ее обрадуют весточкой от Андрея. Но отец сурово покачал головой, мать заплакала: на радостях от встречи с дочерью и внучкой и с горя от безвестности о сыне и зяте.

Деревня жила войной. Второпях написанные открытки, сложенные треугольником тетрадные листочки протягивали ниточки между фронтом и селом, приносили успокоение в некоторые семьи. В иных избах уже поселилось горе. Надя, наблюдая родную деревню, терзалась собственной бедой.

Под плач жен и детей, собрав немудреные котомки, уходили на фронт последние мужики. Обезлюдели улицы Дубовки, притихли. Но те, кто остался дома, женщины да дети, работали за двоих-троих.

В день приезда к Наде прибежала председатель сельского совета.

— Наденька, выручай, — торопливо говорила она. — Много разговаривать некогда, в поле спешу. Принимай медпункт. Бабы пластаются на пашне и в огородах, на ферме. Случись что, некому перевязку сделать, порошок или мазь нужную дать.

Мать пыталась возражать, разве не видит председатель, что дочка на сносях, последние дни дохаживает? Надя устало поднялась и отправилась выполнять свои фельдшерские обязанности, как когда-то до замужества. Сказала коротко:

— Кому сегодня легко, мама?

Поутру, вслед за хозяйкой, на хуторе появился широкогрудый, кряжистый мужчина лет пятидесяти. Лицо его заросло рыжеватой бородой. Светлые глаза, показавшиеся Ильину узкими из-за нависающих над ними столь же рыжих, как и борода, лохматых бровей, смотрели выжидательно и осторожно. Назвался коротко:

— Гринюк.

Склонив голову набок, он вдруг улыбнулся, морщины на лбу разгладились, вислые усы шевельнулись:

— Сдается, обличье ваше мне знакомо. Встречал я вас, товарищ командир.

Ильину вспомнились прошлогодние командирские сборы. Огневая подготовка проводилась тогда на новом стрельбище, землю под которое пограничникам отвел председатель сельрады Гринюк. Пограничники вместе с селянами насыпали охранительный вал от разлета пуль.

— Если мне память не изменяет, Тихон Лукич? — спросил Ильин, подумав о том, что ему определенно везет на встречи с людьми, на которых можно положиться.

— Зовите просто Лукич, — кивнул Гринюк. — В селе меня все так кличут.

Настороженность с обоих как рукой сняло. Ильин пояснил, почему не отошел вместе с погранотрядом:

— День на заставе продержались, к вечеру немцы обложили со всех сторон. Оказались мы в ловушке. На другое утро подошла на помощь горстка бойцов, и мы прорвались. Но со своим отрядом не соединились.

Гринюк свернул цигарку. Маленькая комнатка наполнилась ядреным, дерущим глотку дымом самосада.

— Отряд ваш в мясорубку попал, — Лукич прокуренным пальцем прочертил по столу, как шли от границы танковые колонны-клинья. — Будто смерч пронесся. Под ним и стрелковый полк не устоял.

Лукич нахмурился, вислые усы ощетинились. Окутываясь дымом, горевал:

— Те, первые, нас не зацепили, быстро прошли мимо. Но потом нас форменным образом обчистили до нитки. Свели скотину со дворов, забрали вещи и продукты. Окончательно разорил село молодой Богаец. Вы об этом помещике должны знать. Пришел с немцами, и сам в немецкой форме. Служит им. Остатних племенных коров угнал, многих мужиков и баб заарестовал. До сих пор не вернулись.