Павел Ермаков - Все. что могли

Он инстинктивно пригнулся, вглядываясь поверх берега. По-прежнему там сверкали вспышки. Обнаружили? Или как раньше — дежурный огневой налет? Пули буравили воду уже позади. Думалось, не ошибся ли командующий, выбрав этот участок для переправы. Сейчас понял, генерал заботился о тех, кто пойдет первыми. Казавшийся вначале недоступным, высокий берег прикрыл их, плоты вошли в «мертвое» пространство.

— Почему долго не сигналил? — спросил Горошкина, как только приткнулись к берегу.

— Дак, в овраге застряли-забуксовали, — разведчик досадливо передернул плечами, отряхиваясь от дождя. Плащ-накидка свисала обмякшими крыльями, придавая лейтенанту вид огромной нахохлившейся птицы. — В ем шесть рядов проволоки. Немец насквозь из пулеметов прошивает. Резали, когда он реку обстреливал.

Рядом, под скалистым выступом, жались командиры рот и взводов. Накрывшись плащом, Ильин включил фонарик, развернул план обороны немцев на берегу, скопированный с отпечатка аэрофотосъемки.

— Обозначь карандашом, где проходы сделал. Горошкин вгляделся в схему.

— Вот здесь… и здесь, — карандаш оставил жирные отметки перед траншеями немцев. — Там мои ребята. В овраге под заграждения заряды подложили. Смахнем их и во фланг немцу врежем-закатим. В правое ухо. Двух парней там потерял.

«Значит, девятнадцать всего», — машинально приплюсовал Ильин к тем семнадцати, которых недосчитались после переправы. Указывая на проходы и заграждения, сказал Сапронову: «Двумя ротами атакуй с фронта, когда артиллерия перенесет огонь в глубину. Дуй за огневым валом. Я с третьей из оврага зайду, во фланг немцу».

У противника было тихо, пока батальон занимал исходный рубеж для атаки, лишь светящиеся следы ракет прочерчивали темное небо. Пока все шло неплохо.

Радист настроился на волну артиллерийского полка. Ильин взял микрофон, условным кодом передавал, куда ударить. Семь минут отводилось артиллеристам. «Отмолотит, потом и мы… — думал Горошкин, слушая Ильина. — Много ли, семь минут? Мгновение. А там — кому как улыбнется судьба».

Память высветила будто полоску алой зари на тусклом небосводе — Зою, Зоеньку, госпитальную сестричку, березку стройную в белом крахмальном халатике. Письма от нее в кармане гимнастерки носит. Греют они. В атаку на немца треклятого, чтоб конец ему пришел поскорей, чтоб встретиться в конце-то концов с Зоенькой, и ринется сейчас лейтенант Горошкин. Крепко угнездилась Зоенька в сердце после Галки, хуторской дивчины, первой любви его, распятой немцами, разорванной танками.

Ильину тоже казалось, слишком малый срок отвел он для подготовки к атаке. Но и семь минут тянулись как вечность, как расстояние между жизнью и смертью.

С гулким протяжным вздохом лопнул первый снаряд. Прошелестела воздушная волна. Сразу же зачастили разрывы по переднему краю немецкой обороны, слились в сплошной рев. Огненные сполохи метались будто молнии. Рвануло в овраге, раскидало заграждения. Чуть отодвинулись вглубь разрывы, поднялся батальон. В рассеянном свете наступающего утра Ильин заметил бегущего впереди Горошкина. Плащ-накидка развевалась за его спиной. Ничего не осталось от нахохленной птицы, какой он выглядел при встрече. В атаке Ильин еще раз видел своего разведчика. Он лежал на возвышении за пулеметом, сосредоточенно слал очередь за очередью. Возле него приткнулся Янцен, стреляя из автомата. Когда Ильин залег после очередной перебежки, разведчики рванулись дальше.

Пограничники растекались по траншеям и ходам сообщения. Гремела стрельба, рвались гранаты, тут и там закипала рукопашная.

Прошел день, минула ночь, наступило новое утро. Что за день, что за ночь… С чем сравнить их, чего они стоили батальону? Иной такого не увидит, не испытает за месяц, а то и за год боев. У Ильина гудело в голове.

Вчера шесть атак отбили. Считает, что повезло. Немцы ни разу не пустили танки. Видимо, не ждали прорыва здесь. Всего три самоходных орудия появились, врезались в боевые порядки батальона, но их скоро подожгли. Ночью немцы беспрерывно обстреливали батальон из минометов. Методически садили минами, чтобы не было у русских ни минуты отдыха.

Оборона имела неутешительный вид. Ильин обходил ее, и невыразимо тягостное чувство охватывало его. Повсюду развороченные окопы, воронки. Везде, куда ни кинь взгляд, мертвые тела солдат. Не было ни сил, ни времени хоронить. От батальона осталось не больше роты. Ранены комбат Сапронов и один из командиров рот, а двое других — убиты.