Анатолий Галиев - Взлетная полоса

— Тут обстоятельный разговор нужен с каждым по душе, — согласился Нил Семенович. Так что бери меня с собой и показывай вместо самолета! Будем международный момент разъяснять, необходимость трудовых рук для обороны всей страны и нашей славной авиации.

Для форсу Глазунов надел свой теплый авиационный шлем с очками, унты, комбинезон на меху, перчатки с крагами и отправился по деревням.

— Ну, ты, Семеныч, король воздушной стихии! — пошутила Маняша. — Не торопись жениться! На такого красавца лесная баба косяком пойдет!

Один Теткин не унывал. Целыми днями бродил по цехам, обстукивал стенки, все обмеривал, прикидывал, что-то бормоча себе под нос. За ним воробьиной стайкой зачарованно следовала селезневская ребятня. Набродившись по фабрике, заходил в контору, говорил, протягивая исписанные листки:

— Давай, товарищ Щепкина, долбай! Это в адрес «Авиатреста», а тут вот по поводу авиационной фанеры марки «прима»!

— Пишешь, пишешь, а ничего не отправляешь!

— Все в свое время, не волнуйся!

К Теткину Маняша привыкла быстро. Николай Николаевич был ясен, как безоблачное небо, и прям, как гвоздь. И свое отношение определил сразу:

— Я с товарищем Щепкиным на край света пойду! Конечно, мог бы я и в Москве материалец на диплом наскрести! И уже сидел бы на инженерском окладе. Но только мне на оклады чихать! Я для чего живу? Чтобы увидеть, как живой самолет в небо взлетит! Вот это мне будет радость за все сразу!

О Маняше Теткин трогательно заботился. Приносил ей полосатых как тигры щук, окуньков на уху. Но, как снега пали, сменил рацион. Стал таскать жбаны с густым, как сливки, молоком, яйца, вареную картошку.

— Откуда? — удивленно всплескивала руками Маняша.

— Прямо на пороге оставляют! Я уж их ругал — не слушают! — конфузился Теткин.

Оказалось, Коля стал обучать грамоте местных пацанов. За детворой потянулись и взрослые. Не привыкшие еще к тому, что за учение никому платить не надо, селезневцы тащили Теткину кто что мог. Как-то Маняша заглянула к нему на занятия, да так и просидела весь вечер. А потом пристрастилась к учению и сама.

Вечерами из Селезней по плотине через пруд редкой цепочкой тянулся народ: дети, люди средних лет и почти старики. В бывший дом заводчика Мальцева они входила по привычке робко. Они еще хорошо помнили, как их сюда и до порога не пускали. Долго мялись у входа, вытирали обувку в сенцах, осторожно шагали по затертой дорожке, стараясь не ступить на темные, узорные паркетины. Кое-кто приносил под мышкой по полену. Большие комнаты протапливались плохо, поэтому многие не раздевались.

В бывшей верхней зале висела классная доска. Мужики и бабы, деликатно покашливая, усаживались за столы, с ожиданием поглядывали на высокие двери. Маняша тоже смирненько сидела с бумагой и карандашом.

Теткин всегда входил шумно и стремительно, словно очень спешил, и, покашляв, брал в руки мелок, подходил к доске и начинал урок.

— Вчера мы остановились на значении подлежащего! Сегодня проанализируем смысл сказуемого!

В классе было темновато, коптили две семилинейные керосиновые лампы. Теткин садился у доски на стул и, отводя глаза, терпеливо ждал, когда под скрип перьев в неумелых руках спишут с доски очередное слово.

Если бы Маняша сказала Теткину, что в Селезнях его считают «шибко гордым», тот бы искренне изумился. Потому что сам он своих великовозрастных учеников, если честно, побаивался. Ему казалось, что никто здесь не принимает его по молодости всерьез. И он всегда с некоторым удивлением отмечал, как покорны ему люди, которые подчас годились ему в отцы.

Если случался лунный вечер, Теткин выводил своих учеников на крышу, раздвигал створки чердачного окна и вытаскивал тяжелый медный телескоп на треноге. Телескоп местные власти выпросили в уезде для борьбы с религией, но до Теткина им никто не пользовался.

Он направлял его на луну и приглашал:

— А теперь прошу вас взглянуть на космический хаос, окружающий нашу планету.

Бабы, конфузливо хихикая, заглядывали в окуляр, ахали:

— Глянь-глянь, месяц-то рябой, как наша Акулина!

— А там вроде человечки ходют! Такие, как мы…

— А звездыньки, звездыньки и не белые вовсе… А зелененькие, синенькие… Прямо хрусталёк!

Мужики покуривали в глубине чердака, дышали паром. Распахнув полушубки, к телескопу шагали с каменными испуганными лицами, но оттащить их было гораздо труднее, чем баб.

Когда после обозрения небес спускались в класс, Теткин деловито осведомлялся: