Анатолий Галиев - Взлетная полоса

Как-то вечером, взяв купальник, Ляля спустилась по травяному откосу к берегу Москвы-реки. Сотрудники КБ здесь устроили кабинку и мостки для купания: близко и удобно. Томилин был уже здесь, сидел в купальном халате, читал книгу.

Он ей кивнул. Она переоделась в кабинке, спустилась в парную воду, поплавала всласть. Когда вышла, по воде гулко зашлепали весла. Узкая гоночная лодка быстро скользила мимо. В лодке откидывались в такт крепкие загорелые девчонки в красных косыночках, белых майках. Это уже были новые люди, не знающие, что такое горе, уверенные в неизбежном своем счастье и радостные.

«Они уверены в своем завтрашнем дне. Их жизнь будет лучше», — подумала Ольга и пристально посмотрела им вслед. Потом подошла к Томилину, села рядом и сказала:

— Почему больше никто не отвечает?

Он пожал плечами:

— Может быть, нет смысла. Разве ты этого еще не поняла, Ляля?

— Ты считаешь, что его… нет? Совсем нет?

Они впервые говорили о Шубине так открыто и легко.

— Если бы он был, он бы уже был с нами, — сказал Томилин. — Тебе не кажется, что ты уже упустила свою юность, Ляля? Я не хочу тебя пугать, но я считаю, что твое ожидание бессмысленно.

Она молча, впервые без возмущения выслушала его, морщась, будто от боли, и с усиленным вниманием принялась разглядывать свои длинные отлакированные загаром ноги, на которых подсыхали капли воды.

На горячий песок села стрекоза с выпуклыми глазами. Прозрачные крыльца ее синевато и хрупко взблеснули на солнце, и это почему-то ему запомнилось на всю жизнь — песок и невесомая, глупая стрекоза, которую тут же унес в воду ветер…

А через год он помог ей получить комнату в квартире бывшей классной дамы Дитрихсон. Ни регистрировать их брак, ни жить с ним под одной крышей Ляля не согласилась. И в этом он увидел ее решительное стремление не подчиниться ему, сохранить себя до конца, уберечь от его вторжения свое, затаенное и сокровенное…

Не раз посещали Томилина грустные мысли — жизнь перевалила далеко на вторую половину, а не достиг ничего. Семьи нет, да и авиация от него немного получила. Пришел на память последний разговор с Коняевым.

— Вы были знакомы с конструктором Сикорским, Юлий Викторович?

— Сикорским? — с трудом сдержал удивление Томилин. — Естественно. Я ведь, некоторым образом, был причастен к постройке его «Ильи Муромца». Но ведь он сейчас в Америке, кажется?

— Ну, почему же «кажется»? — с чуть заметной иронией отозвался тот. — Игорь Иванович Сикорский ныне в Северо-Американских Соединенных Штатах. Даже, по-моему, фирму основал.

— Кажется, мне уже попадался в каком-то журнальчике снимок его машины, которая победила в конкурсе на лучший тяжелый самолет, — нехотя усмехнулся Томилин.

— Недавно у некоторых товарищей возникла идея пригласить к нам на контрактных началах лучших авиационных конструкторов мира. Вы как считаете — целесообразно это? — спросил Коняев.

Томилин долго молчал. Такого поворота разговора он не ожидал. Он думал не о Сикорском — он думал о себе. Странно, как все получается. Он всегда оказывается почему-то при ком-то. В свое время при Модесте Шубине, потом при Сикорском и его «Муромце», а теперь что? Вот перед ним прекрасная машина, для постороннего взгляда, может быть, еще не слишком отработана, но он хорошо понимает, что это не просто самолет, а начало. Удивительное, необыкновенное начало. Новые машины, другие конструкторы, а где его машина, к которой он стремился? «Опоздал, — почти спокойно думал он о себе. — Или просто бездарен и ничего не могу?»

Он не посоветовал приглашать Сикорского. Тот тоже опоздал, хотя, конечно, талантлив. Он по-прежнему разрабатывает схему «Ильи Муромца». Многотонный биплан. То же, что создается сейчас, — это рывок в будущее, вперед лет на десять…

И в который раз он вспоминал о Шубине. Ему его явно не хватало. Сейчас он уже жалел, что не принял всерьез этого летчика из Севастополя. Можно было бы не высокомерничать, встретить Щепкина получше, приветить, помочь. В конце концов все бы поняли, кто истинный творец «амфибии». Но теперь уже поздно. Опять опоздал…

Профессор Кучеров повертел в руках вересковую, хорошо обкуренную трубку, сунул в стоечку, к остальной коллекции, почесал в бороде, хитровато покосился на Юлия Викторовича. Причину его расстроенных чувств Томилин понимал превосходно. Кучеров только что вернулся из ЦАГИ, где присутствовал при продувке в аэродинамической трубе модели летающей лодки-амфибии Щепкина. Модель была невелика, в метр с небольшим, но сделана превосходно — изящно и точно. Испытание прошло удачно, автора, усталого и небритого, скромно сидевшего в сторонке, пока шла продувка, поздравляли.