Виктор Смирнов - Милосердие палача

Лева помолчал, ожидая, пока Кольцов усвоит эти сведения.

– Что это ты вдруг такой милосердный? – спросил Кольцов. – С батькой не поладил?

– Нет, за батьку жизнь отдам. А пацанов жалко. Головы сложат, а Харьков вы все одно через неделю, а то и раньше, назад возвернете.

– Это точно.

– Значит, так. Если в шесть утра вы задержите и обезоружите «свадьбу» на Волчанском, батько на город не пойдет. Побоится без точных сведений. И я еще добавлю, шо в городе полно войск, артиллерия…

Левка ухватил своими пальцами-тисками рукав Кольцова:

– Только вот что… Это уже моя личная просьба. Вы «свадьбу» арестуйте, но хлопцев не стреляйте. Пусть посидят, а там, может, и до перемирия дотолкуетесь. Очень много люти опять выльется, если постреляете. Батько красных вообще в плен не станет брать. Кому это надо? У вас же тоже пацаны в большинстве своем в армию пошли… последний резерв… Землю и так хорошо кровью полили, боюсь, ничего на ней не станет расти… Может, хватит?

– Я постараюсь, – сказал Кольцов.

– Постарайся… – В голосе Левки, однако, звучала некоторая усмешка. – Только не так, как с перемирием постарался… Такое получилось перемирие, что вода в украинских речках почервонела…

– Не успел. Но я сделаю все, что смогу.

– Если своей жизни не будешь жалеть, то и другие спасешь, – сказал Левка наставительно.

– He тебе, Лева, меня учить, как жизни сберегать.

– Не мне, – согласился Задов. – А все же… Тех хлопцев, шо вы повязали в Волновахе, между прочим будь сказано, чекисты в Мариуполе постреляли… И я в том тоже виноват. Шо ж за скаженная такая история, скажи ты мне, ты грамотный: если одну жизню пожалеешь – дюжиной заплатишь… Ладно, прощевай!

Он вздохнул и вдруг исчез. Даже шагов этого грузного мужика не услышал Кольцов. Как будто в сторону деревьев, росших на обочине, удалился – и то ли слился с домом, то ли свернул в черноту двора. И еще увидел Кольцов несколько теней, которые так же бесшумно скользнули вслед за Задовым и также растворились в густой темени.

До утра оставалось еще около шести часов. Надо было идти поднимать на ноги городскую ЧК и Рафаловича. Ночь предстояла бессонная. Однако Кольцов все же решил зайти к Ивану Платоновичу, раз уж настроился повидать его и оказался среди ночи возле его дома.

Старцев чрезвычайно обрадовался и засуетился. Он снимал и снова надевал на нос пенсне. Профессор ожидал Кольцова уже два дня.

– Ну я понимаю, понимаю, – приговаривал он. – Сразу окунулся в дела… Но все же на минуточку надо было заглянуть к старику. Как же так, как же так…

Старцев тут же водрузил на стол закутанную в старый шерстяной шарф кастрюльку с фирменной кашей, поставил пыхтящий чайник. Судя по тому, что у него оказалась в запасе целая буханка, то и на пайке он тоже экономил, ожидая гостя.

– Хорошо! Вот ведь хорошо, что сегодня зашел, – сказал Иван Платонович, кладя в заварочный чайник мелко нарезанную сушеную морковку и всякие мерефские травки. – А то могли и вовсе не свидеться.

– Это почему же? – удивился Кольцов.

– Да так… С ценностями я уже разобрался, описал, и теперь отправляют меня вместе со всем добром в Москву. Там Государственное хранилище организуют, Гохран… Попал я, Паша, в виднейшие специалисты, старый дурень. Необходим-с, говорят. Вот так. Завтра и выезжаем.

– Вот незадача. – Кольцов раздосадованно стукнул рукой по столу, отчего крышка чайника негодующе подпрыгнула. – Да ведь я сегодня совершенно случайно забежал. Так вышло, что у меня от силы минут двадцать.

– Двадцать? – охнул старик. – А я-то подумал: вот уж мы до полуночи посидим, повспоминаем. В теплушке не довелось побеседовать с глазу на глаз… в Харькове, думал… времени море…

– А я до сих пор все никак не могу осознать, что вы – живы-здоровы. С тех пор как Юра сказал…

Они обнялись и простояли так, словно убеждаясь в реальном существовании друг друга.

– Это мы встречаемся или прощаемся? – спросил Старцев, по-детски шмыгая носом. – Вот ведь чудеса какие на третьем году революции…

А потом они молча и сосредоточенно расправились с пшенной кашей, выпили, обжигаясь, по чашке пахучего «мерефского» чая. Побеседовать им надо было о столь многом, что нечего было даже и начинать. Ни к чему. Живы – вот и вся соль.

Ивану Платоновичу хотелось поговорить о Наташе – ведь все же Кольцов хоть и недолго, но видел ее. Ему очень хотелось, чтобы Павел проявил к этой теме особый интерес. Кольцов же как-то неловко, словно бы невзначай, спросил: