Виктор Смирнов - Багровые ковыли

И вот тогда о Гохране пусть заботятся другие. Дался Юровскому этот Гохран!

Вениамин Михайлович Свердлов, по обыкновению, лег под утро, однако в семь уже проснулся. За окном бывшего «Метрополя» сизый, серенький свет, по стеклу текут мелкие капли. Осень заползает в Москву, как карманный воришка, незаметно: сначала мутные, прохладные и мокрые рассветы, а там, глядишь, и лист полетит, и утренники засияют на нестриженой траве скверов кристалликами мелкого льда.

Но, конечно, не загадки погоды и смены времен года заставили Свердлова проснуться, а вчерашние новости. Сначала вызвали Вениамина Михайловича в Наркоминдел, а там и Максим Максимович Литвинов, тряся головой и сбрасывая с мясистого, в алых прожилках носа пенсне и ловя его в широкую, тоже очень мясистую ладонь, стал кричать на Вениамина Михайловича, что вот, мол, Красный Крест совершенно забыл про Францию, давно не посылает курьеров. А между тем средств у новорожденной «Юманите» [38]нет, наши резиденты испытывают нужду в деньгах, новый президент Мильеран, его министры и советники не прощупаны на предмет «покупки». Про журналистов совсем забыли. Влиятельных, буржуазных. Которые делают в стране политическую погоду. Нет-нет, надо немедленно направлять туда «бриллиантовую почту»!

Свердлов в тот же день связался с Коминтерном, с Зиновьевым, Бухариным. Те тоже подтвердили: решение принято на самом верху и «почту» надо посылать самым срочным образом. И очень серьезную. Эдак каратов тысячи на три или даже больше. И еще добавить два-три уникальных камушка не для превращения в валюту, а для личных подарков влиятельным особам.

Камни – ладно, камни найдутся, а где взять надежного курьера? Последний посыльный во Францию попался по-глупому. Сойдя на берег в Гавре, он напился в стельку в первом же бистро. Ошалел от одного вида стойки бара и количества закусок.

А между тем от Гавра до Парижа рукой подать, оставалось только пароходиком, или автобусом, или курьерским незаметненько, не выпячиваясь, добраться до столицы (двести верст – как от Тулы до Москвы!) и там сдать «багаж» представителю банкирской конторы «Борис Жданов и К°», а может, и самому Борису Ивановичу. Жданов в Париже был своим человеком и знал, как превращать бриллианты во франки или доллары.

Так нет же – напился, попал в полицию, и там у него реквизировали камушки, приняв его, к счастью, за международного афериста или спекулянта. И камушков-то было немного, курьер был неопытный, молодой, его только испытывали.

Ладно, Литвинов наорал! Давай, Вениамин, посылай надежного человека с крупным грузом. А где его взять, надежного? Матроса или пролетария не пошлешь, надо интеллигента с пониманием заграничной жизни. А интеллигенты – или у белых, или поставлены к стенке (в лучшем случае, сидят), остальные – сто раз засвеченные коммунисты из числа недоучившихся юристов или врачей.

Вот и не спалось Вениамину Михайловичу. А тут еще недавний скандал в Гохране. Крупные хищения, утаивания, мошенничество. Чушь, конечно. Юровский раздувает дело. Вновь хочет выбиться в тузы. Но председателю Красного Креста от этого не легче, ему нужны специалисты, которые сумеют разобраться в ценностях, подобрать нужные камушки. Не так легко было найти хороших ювелиров для вновь создаваемого Гохрана. Приходилось закрывать глаза на сословную принадлежность. И если сейчас, с подачи Юровского, их арестуют, кто же тогда будет этим заниматься? Извините, опять матросы? Флота не хватит, чтобы всюду матросов на аврал посылать. Да и не то время. Пора хозяйничать! Причем с умом…

Верочка пробормотала что-то, повернулась к нему и снова заснула. Кровать у них широченная, с резной спинкой в стиле модерн – замысловатые резные завитушки и амурчики в листве. Матримониальная метрополевская кровать для солидных путешествующих пар. А может, и для купеческого разврата, кто знает.

Вениамин Михайлович внимательно посмотрел на Верочку. Во сне каждый человек беззащитен, а женщина беззащитна вдвойне. Ни косметики, ни контроля над лицом и телом – вся как есть. Как природа создала. И еще посапывает, похрустывает какой-то перегородочкой в носу. Хи-хр, хи-хр. Лицо обмякло, немножко расплылось: простое, домашнее лицо, как будто потерявшее на время сна свою удивительную красоту. Правая грудь под собственной тяжестью вывалилась из рубашки, открыла мягкий, спящий рыжий сосок, какие-то складочки, напоминающие о том, что время идет, а годы не красят, и даже двадцать пять – уже не девятнадцать. Им бы ребенка родить – только какой во время военного коммунизма ребенок? Земля ходуном ходит. Правда, кровать прочна. Но это пока ты живешь во Втором Доме Советов.