Виктор Смирнов - Багровые ковыли

Окна бывшей Ссудной палаты горели все без исключения, сверкая где голыми лампочками, а где и оставшимися со старой поры люстрами. И двор Гохрана освещали фары двух длинных легковых машин с работающими моторами.

Во дворе суетились какие-то незнакомые, но явно облеченные полномочиями люди. Чуть в стороне держались несколько сотрудников Гохрана, в их числе Шелехес, Пожамчи и выделявшийся своей фигурой бывший действительный статский советник Левицкий.

К Старцеву подошел Юровский. Сейчас, в царстве яркого света и глубоких теней, он выглядел демонически: черный, в черном осеннем длинном пальто, с глазами, которые, попадая в лучи фар, вспыхивали черным блеском, как антрацит на изломе.

– Вот товарищи из финансового контроля РКИ и ЧК проводят ревизию, – пояснил он и представил Старцеву нескольких человек, в том числе женщину в кожаной куртке, в длинной, до пят, юбке и с косынкой на голове – повязанной по революционной, для активисток, моде.

– Это ваша затея? – спросил Старцев у Юровского.

– Это затея не моя, а революционной Республики, которая хочет знать, как хранятся ее сокровища, – ответил Яков Михайлович с патетикой в голосе.

Старцев не хотел вступать в пререкания.

– Хорошо, – сказал он. – Пойдемте.

Длинной вереницей они пошли по уставленным «емкостями» коридорам палаты. «Контролеры» шли, спотыкаясь и чертыхаясь.

– Неужели нельзя было навести порядок? – строго спросила женщина в косынке.

– А это и есть порядок, – отвечал уже пришедший в себя Левицкий. – К нам прибывает в два раза больше материала, чем мы можем обработать.

– Значит, следовало попросить в отделе недвижимого имущества здание побольше.

– Здание должно быть приспособлено, – сказал Старцев с раздражением. – Кроме того, что толку в здании, если у нас только двадцать оценщиков и разборщиков? Мы забьем вещами любое здание. Вам следовало бы изучить этот вопрос, прежде чем являться сюда…

Левицкий незаметно сжал его локоть: молчите, мол, не дразните собак.

Юровский знал, куда вести процессию. Не доходя до операционного зала, он остановился перед нагромождением коробок, мешков и бочонков. Сверился со схемой, которую держал в руке.

– Разбирайте!

Открылась стена с металлической дверью.

– Ключ! – повернулся Юровский к Левицкому и затем, обращаясь к женщине, сказал: – Прошу внести в протокол. От меня, как от начальника золотого отдела, эти помещения скрывались.

Левицкий, не сразу отыскав дрожащей рукой скважину, два раза повернул большой сейфовый ключ. И перед ними открылся черный провал в подвальное помещение.

– Свет!

Управляющий нашарил на стене выключатель, и вспыхнула неяркая лампочка. Они осторожно спустились в подвал, который тоже был забит мешками и ящиками.

– Обратите внимание! – сказал Юровский. – Номера на емкостях значительно более ранние, то есть ценности поступили давно, но почему-то не пошли в разборку и сортировку.

Он развязал тесемку на мешке и вытащил из него первую же попавшуюся вещь. Это оказалась диадема с бриллиантами и сапфирами. Юровский поднял ее над головой, и под потолком засверкало холодным белым, голубым, желтым и зеленым светом.

– Прошу зафиксировать, изделие с камнями, из золота! – заявил Юровский и строго спросил у Левицкого: – Почему здесь?

– Потому что здесь хранятся вещи исключительной ценности, представляющие особый интерес, – вмешался Старцев. Голоса в подвале звучали звонко и неестественно громко. – Taк сказать, музейные экспонаты. Работники палаты старались в первую голову разобрать то, что попроще.

– Вот! Прошу отметить! Приберегалось самое ценное, а между тем Республика изнемогает в борьбе и нуждается в средствах, – с некоторой патетикой в голосе сказал Юровский. – И, кстати сказать, народ голодает, отдавая все силы победе мирового коммунизма. И на эти ценности можно было бы выменять для народа хлеб.

– Ты за народ не очень-то расписывайся! – раздался громкий голос Бушкина.

Кто-то от неожиданности, тесноты и толкотни шлепнулся на мешок с драгоценностями. В мешке что-то захрустело.

– Они что, себе в карман положили? – продолжил бывший гальванер. – Они держат добро в Гохране, а не у себя в подполе!

В Бушкине боролись два чувства. С одной стороны, конечно, нельзя было придерживать добро в преддверии победы коммунизма во всемирном масштабе, но, с другой, он ясно чувствовал, что руководят Юровским совсем другие чувства. Кроме того, Бушкин уже привык к Гохрану и его людям, как в свое время привыкал к кораблям, на которых служил, и теперь считал своим долгом защитить своих.