Вера Инбер - Почти три года (Ленинградский дневник)

— Бойцы заняты отдыхом.

На одной из батарей дважды выстрелили в нашу честь из тяжелых гаубиц. Через несколько минут финны ответили.

На затерянном скрещении лесных дорог из неприметного шалашика вышло сторожевое охранение: два бойца.

Один — белорус или украинец: немолодой, усатый, сосредоточенный. Второй — горбоносый, смуглый, с легкими движениями горца.

Командующий угостил обоих папиросами, и, повернувшись спиной к финской стороне, оба потаенно закурили.

Поздно вечером, при ущербной луне, мы вернулись на машине в Ленинград.

Теперь я уже почти со всех сторон представляю себе блокадное кольцо.

26 ноября 1943 года

Снова почти наново переписала заключительную главу. И кончила, по существу, поэму. Завтра иду к Остроумовой-Лебедевой условиться насчет оформления книги. А там можно и за прозу.

В ней наметятся, конечно, свои трудности, но не будет того неистовства, какое есть в стихотворной работе.

Постараюсь, чтобы рабочая энергия этого года целиком, не прерываясь, перешла в 1944 год. Чтобы не было этого страшного чувства «начинанья на пустом месте».

Плавно-плавно оно и пойдет и пойдет…

12 декабря 1943 года

Наконец, приехали Озерецкие из Красноярска, куда эвакуированная весной 1942 года часть института попала в конце концов из Кисловодска.

Теперь, когда основные блокадные трудности позади, И. Д. счел возможным просить освободить его от обязанностей директора и выдвинул кандидатуру профессора Озерецкого. Это совпало с желанием самого Николая Ивановича. Таким образом, все устроилось хорошо.

Теперь И. Д. может снова вернуться к своей любимой истории медицины. Уже появились у нас в комнате библиотечные фолианты, томики и комплекты старых журналов. Уже наш кот Кузя спит на картотечных коробках.

И. Д. счастлив. Я тоже. Я перестану слышать о «фановых» трубах и водопроводных «точках». На всем этом поставлена точка.

17 декабря 1943 года

Вчера вечером пошли, как обычно, гулять. Ночь была сырая, теплая, скользкая, хотя Озерецкие и утверждали, что видели северное сияние.

На площади Льва Толстого хотели подробнее рассмотреть булочную, куда днем попал снаряд, но при свете ручного фонарика, конечно, ничего не увидели.

Только успели прийти домой — три-четыре снаряда ахнули подряд на той же площади.

Вчера днем там смертельно ранило бывшую здешнюю студентку, теперь аспирантку Орошанскую. У нее порваны кишки, она без пульса: надежды никакой.

Во время этого же обстрела убита наповал совсем юная студентка II курса — Верочка Березовская. И. Д. видел ее за десять минут до смерти: она выходила из «анатомички», где происходили экзамены. И. Д. спросил ее:

— Что, трясетесь? Она ответила:

— Сегодня трясутся другие. А я буду завтра. Через час она уже лежала в нашей прозекторской.

19 декабря 1943 года

Сегодня утром пошли к выносу тела Верочки Березовской. Было ясное, розовое, сухое утро. Подошли к прозекторской как раз в ту минуту, когда отъезжал грузовик с гробом какого-то моряка, также погибшего от обстрела. Взвод балтийцев следовал за грузовиком.

С трудом проникли в маленькую комнату «прощаний». Там стоял еще один гроб с женщиной под кисеей; тоже жертва обстрела. И тут же небольшой гроб Березовской. Одна только полудетская ручка, желтая, как воск, виднелась из-под искусственных лилий и роз. Прощаясь с покойницей, все целовали эту ручку.

Изголовье было обвито тюлем. Когда я хотела откинуть его, чтобы взглянуть на лицо, мне шепнули, что от головы у покойницы осталась только затылочная кость. Мать держалась стойко, но отец… вот уж подлинно убит горем.

И. Д. со студентками вынесли гроб. Грузовик пошел сначала на улицу Окороходова и остановился там перед аккуратным особнячком Стоматологической клиники, которой заведует Березовский-отец и где Верочка, будучи студенткой-медичкой, работала сестрой. Из клиники взяли скамьи на грузовик, чтобы ехать на кладбище. И тут же на улице состоялся небольшой траурный митинг.

Первым говорил И. Д., потом сотрудники клиники, затем — студентка. А в это время, не переставая, громыхали орудия. И где-то по недальним улицам звучал похоронный марш: хоронили военного. Небо было чистое, прелестное: молодая, нежная зима. Долгожданный морозец, необходимый для начала нашего наступления.

Слыша орудийный гул, Березовская-мать сказала:

— Только бы доехать до кладбища.

И было неясно — то ли она сама боится, то ли хочет спокойно похоронить дочь.